Праздник побежденных - страница 48

Он заторопился, с термосом в руках юркнул под машину, выплеснул в барабаны кофе, чтоб не скрипели тормоза, а остаток вылил в пыль и уж грязью замазал номера и блестящий под луной никель. Машина помрачнела и приобрела военный вид. Феликс собрался и испытал давно забытое чувство леденящей тоски перед опасностью. Так было перед боевыми вылетами. И назывался этот страх — предполетная лихорадка. Пора! — решил он и отпустил тормоз. Машина нехотя вкатилась под арку, но, набрав скорость, бесшумно понеслась вниз по темным сосновым коридорам да залитым луной полянкам. Тормоз не скрипел, но чуть держал, и Феликс на поворотах еле успевал выруливать, пока, не потеряв бег, машина не пересекла асфальтированную площадку, пустынную в бледном свете неона. На ней — кузнечиком притаившийся мотоцикл да заколоченная кассовая будка.

Наконец, под колесами захрустели желуди. Феликс затормозил в кромешной тьме под дубом. Великолепно, порадовался он, машина не видна с дороги, а главное, стоит с уклоном — отпусти тормоз, и бесшумно покатит до самой нижней прибрежной дороги. Ведь не напрасно мои почитатели написали на корме «Фантомас»! Вернусь — покатаю их.

Рядом шумел поток, это тоже обрадовало: если по нему подняться, он непременно приведет к озеру. Феликс поспешно покурил, опустил в карман кусачки, фонарик, ключ оставил в замке зажигания, притворил дверцу и был готов. Держась за обнаженные корневища, он спустился в темноту, в овраг, в журчащий поток. Вода сбивала с ног, леденила. Его путь пересекали лозы дикого винограда и колючие ветви ежевики; он поработал кусачками и преодолел их, преодолел на четвереньках и бетонный тоннель водостока и вышел к озеру. Он прикрыл рукой фонарик, и луч заскользил по чугунной решетке, обросшей плющом. Через парапет по зелено-бархатной тине струилась вода. Он нашел промоину в ограде, но дыра была заделана колючей проволокой и заросла плющом. Он опять поработал кусачками, пролез в дыру и по пояс в воде пересек озеро. И наконец — овраг, тот, который он видел в бинокль. Он узок, поток в нем неглубок, но мчал с такой силой, что вода поднималась до пояса и сбивала с ног. Феликс поднялся по нему, откидывая застрявшие ветки, а берега сжимались черными стенами, и лишь наверху голубой рекой светлело небо. Наконец над ним зачернел сарай. Свинарник, догадался он по удушливому зловонию. Свиньи принадлежат, конечно, садовникам. Он выбрался наверх в «рощу бесстыдниц». Их стволы, изогнутые в экзотической неге, белели под луной. Он обнимал дерево и, поглаживая щекой полированную кору, отдыхал.

Рядом стоял замок с башнями, фортиками, ласточкиными гнездами под фронтонами, облитый голубым светом. Трещала древесная лягушка. Если б не свинарники, то все как в лучших традициях Монте-Кристо, подумал Феликс.

Однако пора! Он подкрался к сараю. Свиньи похрапывали во сне. Дальше, за живой изгородью шиповника, блестят стекла оранжерей. Делать проход или обойти? — засомневался он и решил обойти. Он крался на четвереньках в тени кустов. Руки в траве накалывались на колючки, и, когда было уж очень больно, он останавливался, обсасывая кровь с пальцев, и прислушивался. Ему повезло: в кустах свиньи сделали проход. Он пополз в него. Между пальцев проскальзывала ископыченная жижа, ветви трещали, рвали в клочья куртку и сыпали капель. Уж очень шумно я ползу, подумал он, и ему показалось, что звякнула форточка. Нет, это только показалось… Осталось пересечь открытую лужайку, и вот он — парник, а луна светит так, что каждую росинку видно. Вот если бы луна спряталась за ту тучу, напоминающую ливрейные штаны с посеребренными лампасами, подумал Феликс и услышал скрип. Простуженно-хрипло тявкнула собака. Этого еще не хватало! Совсем забыл о собаках. Он вспотел, прислушался, и тогда распахнулась дверь, и женский вопль разодрал ночь:

— Рятуйте, свиней крадут!

Собака исходила лаем. Вдалеке утробно ухнула другая.

Распахнулась и другая дверь, и белая фигура с ружьем и керосиновым фонарем возникла на крыльце и отвязала собаку.

Сейчас, сейчас, лихорадило Феликса. Наверное, найдет меня пес.