Праздник урожая - страница 12

— Ну ты дура-ак! — вместо вступления сказал Славик, когда мы остались одни.

— Че это я дурак? — возразил я с лицемерным удивлением.

— Че ты пялишься на нее, как конченый? Че ты надеешься там словить? — спросил Славик.

— Ничего я не надеюсь! — ответил я очень фальшиво.

— Че — ниче?! — заводится Славик. — Сидишь и смотришь на нее, как Пушкин. На свою, эту, как ее. Я на тебя смотрю, думаю, че он так смотрит на нее, че он, не видит — там нечего ловить, а он как будто не видит, и смотрит, и смотрит! Ну дура-ак!

— Да ну ладно! — говорю я. — Все я вижу.

— Че ты видишь?! — спрашивает Славик и вдруг неожиданно, как всякий психопат, смягчается. — Видишь, что муж у нее? Понимаешь, муж. Есть такое слово, старичок. Му-у-ж. Это такой человек, который набьет тебе все табло. Если увидит. А он видит.

— Че он видит? — спросил я и непроизвольно потрогал себя за подбородок.

— Все видит. Она же! Просто, с тобой… Она же — взрослая баба! Ну, понимаешь?! — Славик безнадежно махнул на меня рукой, как врач, понявший, что ради этого больного можно даже руки не мыть.

Мы молчим, некоторое время. Славик смотрит на меня и ехидно улыбается, явно представляя, как обезобразится моя рожа от милицейских кулаков.

— Она, конечно, ниче, — говорит Славик уже откровенно издевательски. — Я бы тоже… наверное, смог бы… Но если б это был я! Хоть что-то бы ментяре, так сказать… Противопоставил бы скорость! — И Славик изобразил несколько мощных ударов снизу.

Он был в хорошем подпитии, был возбужден, удары изображал преувеличенно, и по всему было видно — сегодня он не против набить чью-то рожу.

— Ладно, — сурово сказал я. — Хорошо, что это не ты. А что, думаешь… Она меня вообще…

— Че «вообще»? — спросил Славик отечески высокомерно.

— Ну… не воспринимает? — выдавил из себя я.

— Воспринимает, — сказал Славик. — Но крутит динамо. Нормальное явление.

— Слушай, — сказал я решительно. — Давай забухаем.

Славик посмотрел на меня с испугом. И спросил:

— Че это вдруг, мне бухать с тобой?

— А че не забухать? — наступал я. — Разведу деда на баночку.

— Ты, «разведешь»?! — Славик засмеялся даже. — Он тебя самого разведет. Один к двум.

— А если выставляю — банку из золотого запаса? — в ответ хлестко провоцирую я. — Тогда забухаем?

— Забухаем, — тут же соглашается Славик с огнем в глазах.

И я иду к деду.

А в это время Рая встает из-за стола и подсаживается к Мош Бордею. О чем-то говорят, Рая смеется, она смешливая такая. А я уже иду. Славик это видит. Отступать уже нельзя — засмеет подлец Славик, а идти… Но как? В общем, подхожу.

Дед вопросительно смотрит на меня. Рая — тоже, с насмешкой. Вечной своей.

— Есть разговор, дед, — я начинаю низким, мужским, с моей точки зрения, голосом, но даю непоправимого петуха, откашливаюсь тут же.

— Я мешаю? — спрашивает Рая.

Дед вопросительно смотрит на меня. Я — на Раю.

— Нет, — идиотически уверенно заявляю я.

— Ну, тогда говори! — смеется Рая.

— Мне бы, дед. — Я набираю воздух в легкие и несу одним потоком сплошную ахинею, отчего-то непроизвольно копируя хамские интонации Славика. — Ну, в общем, мы тут с пацанами приглашены, в одну компанию, к девчонкам, и надо бы винчика с собой зацепить, чтоб не с пустыми руками, ну и дед, конечно, к тебе, выручи, как обычно, надо взять, как обычно, ерунда — баночку, одну. Пообщаться, с девчонками…

Мош Бордей смотрит на меня удивленно.

У меня пылают, кажется, не только щеки, но вся голова.

Мош Бордей все понимает. Хмуро протягивает мне ключи и говорит:

— Возьми, одну банку.

Мы спускаемся в бордей со Славиком. Славик потрясен моей крутизной, но виду не подает.

Мы открываем самый главный замок во дворе и спускаемся в бордей. Теперь пора сказать несколько слов и о самом бордее.

Бордей — это такой погреб, присутствующий в каждом дворе в этой местности и занимающий большое, а в отдельные времена года центральное место в жизни и системе ценностей местного народа. Именно виноделие, связанное с ним и трепетно передаваемое из поколения в поколение полное отсутствие воли, а также высокоразвитый музыкальный фольклор делают здешний народ одним из самых веселых на планете. Бордей используется для хранения, хотя правдивее было бы сказать, для охлаждения вина и сопутствующих продуктов — то есть закуски. Внутрь бордея ведет крутая каменная лестница, инженерно решенная таким образом, что схождение происходит моментально, а восхождение — завтра. Вино в бордее хранится в бочках, еда — в бочках. Объемы позволяют спокойно предаться беседе, не унижаясь суетой. Посуда — глиняная. Кувшины и кружки. Потолки низкие. Здесь холодно. Но если спуститься в бордей из июльского полдня — это кайф. Здесь очень чисто. Из достижений цивилизации в бордее — только голая лампочка на шнуре, включаемая из нашей квартиры. Я с детства знал, что, если дед втыкает красную вилку в розетку — свет в бордее, — значит, будут гости. Бордей — явление коллективное, хотя и не всегда. Если не нашлись собутыльники, то, в конце концов, целеустремленному человеку достаточно кружки и рта. На коллективность, тем не менее, указывают маленькие деревянные скамейки. На них сидят, пьют и закусывают. Вообще, бордей — это целая вселенная, даже больше. В детстве, когда я спускался сюда, я был наповал заинтригован увиденным и дал себе слово, что, когда вырасту, отдам все силы этому делу. Теперь я вырос.