Предел. Дети палача - страница 4

Легис подхватил дочку и поцеловал в щеку. Проявление нежности он мог себе позволить только дома. На людях же палач должен оставаться всегда грозным, словно самим олицетворением суровости – так оговорено в ремесленном контракте. В нем описано много условий, которые приходилось соблюдать. Нарушить одно из них, значит, недополучить жалование. Но с Легисом такого еще не случалось.

Он поставил Невею на пол, подошел к сыну:

– Мне надо с тобой поговорить.

Фарамору не понравились проскользнувшие в его голосе интонации. Слишком серьезные. До ужаса – серьезные.

– Конечно, отец, – ответил он.

Отец и сын сидели за столом, на который сквозь небольшое окно падали лучи полуденного солнца. Снаружи доносились обычные звуки города: далекие выкрики зазывал на купище, цокот копыт и стук колес по мостовой от проезжавших мимо повозок. Звон наковальни из кузницы в конце улицы. Все было так мирно и обыденно, что Фарамору казалась рассказанная отцом правда дурным сном. Ему не хотелось верить в казни невиновных людей, в то, что отец изо дня в день вынужден бороться с самим собой. Верить не хотелось, но наполненные болью глаза отца были лучшим доказательством правды.

– Да, я совершил ошибку, – тихо сказал Легис. – Не знаю, о чем я думал? Это был какой-то порыв. Моя несдержанность может дорого обойтись, – он посмотрел в дверной проем, ведущий на кухню. Там за столом дочь резала овощи к обеду. – Боги, как бы я хотел, чтобы время повернулось вспять!

– Может, все не так плохо, как ты думаешь? – с надеждой спросил Фарамор. – Ничего ведь еще неизвестно. Думаю, отец, ты напрасно переживаешь.

Легис посмотрел в глаза сына цвета ледяной синевы, прошелся взглядом по его худому с длинным подбородком лицу, которое, судя по цвету кожи, видало больше тени, чем солнечного света.

«Сможет ли Фарамор постоять за себя и Невею, если меня не станет? – подумал Легис. – Он парень смышленый, но… В Великую Пустоту все эти „но“! Возможно и, правда, не стоит настраиваться на худшее».

– Будем надеяться, что все обойдется, – с воодушевлением сказал он. – Должно быть я просто устал, потому и лезет в голову всякое… Да, скорее всего так и есть. В конце концов, кто я такой, чтобы сам государь Исходных земель обращал на меня внимание?

Через час после этого разговора к ним в дом пришли законники и забрали Легиса Тоула. Они не удосужились объяснить причину задержания. Прежде, чем его вывели за порог, палач оглянулся и посмотрел на детей. Сын стоял с поникшими плечами и отчаянием в глазах. К нему жалась перепуганная Невея. Теперь Легис был уверен, что больше их не увидит. Он попытался ободряюще улыбнуться, но лицо исказила гримаса полная отчаяния и боли.

Фарамор и Невея долго простояли возле Дома Закона, пытаясь хоть что-то разузнать про отца. Тщетно. Стражники толком ничего не знали и внутрь пускать отказались. А все, кто выходил из здания, либо от вопросов отмахивались, либо пожимали плечами. Когда стемнело, уставшие и измученные тревожными мыслями, брат и сестра отправились домой.

Они шли по улице не спеша, неосознанно не желая отдаляться от места, где сейчас находился отец. Ветер гонял по мостовой мусор, от водостоков доносился запах гниения. Теплый свет из окон падал на брусчатку янтарной желтизной и размывал темноту, превращая ее в сумрак. Вдалеке пьяные голоса горланили песню, им вторил еще более далекий собачий лай.

– Что теперь будет? – тихо спросила Невея. Всю дорогу она задумчиво смотрела себе под ноги, ветер трепал ее вьющиеся каштановые волосы.

Фарамор вспомнил, как днем сказал отцу, что не стоит переживать и, возможно, все обойдется. И сейчас хотелось ответить сестренке теми же словами. Это было так просто. Всего лишь обнадежить, успокоить, даже если и сам уже не веришь во все эти «возможно».

– Я… я не знаю, – ответил он и подумал, что так погано на душе у него еще никогда не было.

Невея взяла его за руку и слегка сжала ладонь, решив этим жестом поддержать себя и брата.

Мимо прошел патруль законников, освещая себе путь зеленым фонарем. Из таверны справа доносился людской гомон и писклявые звуки скрипки. На крыльце заведения сидел и клевал носом пьяный старик, рядом лежала лохматая собачонка – она проводила девочку и юношу равнодушным взглядом и прикрыла глаза.