Предел Скорби. Китайские Рассказы. Хайлак - страница 49
Наконецъ, пришло письмо отъ дядюшки.
– „Я радъ, – писалъ онъ между прочимъ, – что ты изучилъ китайскія мудрости раньше срока. Пенсію я приказалъ тебѣ, однако выплатить за годъ. Пусть это будетъ для тебя наградою. Относительно твоего учителя я сообщилъ управляющему заводомъ Ѳомѣ Ѳомичу, чтобы онъ, коль-скоро тамъ окажется мѣсто, его пристроилъ… Онъ ему тогда и напишетъ. А ты, не мѣшкая, собирайся въ путь! Крестное знамя да будетъ съ тобою… Во имя Отца и Сына и Святаго Духа – двигай! Благосклонный дядя Ѳедоръ“.
Письмо поставило меня въ затруднительное положеніе. Уѣзжать одному за тридевять земель мнѣ ужасно не хотѣлось, а письмо отъ управляющаго все не приходило. Я медлилъ съ объявленіемъ Ми о своемъ отъѣздѣ, не желая напрасно огорчать моихъ китайскихъ друзей, на случай, если отвѣтъ управляющаго будетъ неблагопріятенъ. Тѣмъ, не менѣе они что-то почуяли, и Сянь-шань спросилъ меня неожиданно:
– Почтенный И получилъ письмо изъ Россіи… Можетъ быть, онъ скоро покинетъ ничтожныхъ своихъ сожителей!
– А вы почемъ знаете?
– Такъ! Почтенный ученикъ мой задумчивъ и не занимается уже такъ усердно!
Тогда я разсказалъ имъ все и мои проекты, и хлопоты о мѣстѣ для нихъ. Мое сообщеніе взволновало ихъ, но не скажу, чтобы особенно обрадовало. Въ глазахъ Сянь-шаня замелькали даже какія-то подозрительныя искорки, хотя онъ въ тоже время горячо благодарилъ меня за расположеніе.
– И хорошій, но И… европеецъ!.. Европейцы никогда не думаютъ о насъ, дѣтяхъ Земли и Неба!.. Они не знаютъ насъ!
Когда я попробовалъ поговорить съ нимъ о предстоящемъ намъ совмѣстномъ путешествіи, онъ ловко уклонился:
– Вѣдь это еще неизвѣстно… Вѣдь это только ваше доброе намѣреніе… Вотъ вамъ такъ слѣдуетъ укладываться.
Но я рѣшилъ дождаться отвѣта управляющаго. Деньги у меня были, и я смѣло могъ прожить еще нѣсколько мѣсяцевъ, не обращаясь ни къ кому за помощью.
Прежняя жизнь, впрочемъ, была уже нарушена; даже мои занятія съ Маджи и Ліенъ не проходили такъ оживленно и плодотворно. Наконецъ пришло письмо съ частнымъ нарочнымъ китайскаго купеческаго дома изъ Хань-коу.
Ѳома Ѳомичъ предлагалъ Ми мѣсто старшаго смотрителя надъ чайными плантаціями съ жалованіемъ въ двадцать пять лянь ежемѣсячно, что на наши деньги составляетъ около 20 руб. серебромъ. На мой взглядъ жалованье было очень умѣренно, но въ лицѣ Ми я замѣтилъ искреннюю радость.
– Хао! Хао! (хорошо) – сказалъ онъ, подымая большой палецъ. – И дѣйствительно жалѣетъ бѣдныхъ друзей своихъ!.. И – нашъ старшій братъ! Ми никогда этого не забудетъ!
Дѣти страшно обрадовались предстоящей поѣздкѣ, и даже хмурая Ханъ-Ми прояснилась. Она подозвала къ себѣ Ліенъ и ласково стала поправлять ей прическу. Всякій разъ, когда почтенная дама хотѣла выразить мнѣ свое расположеніе, она ласкала при мнѣ дѣвочку и всякій разъ на миловидномъ личикѣ Ліенъ я замѣчалъ… испугъ.
Сборы наши продолжались не долго. Ми продалъ свою мебель, лишнія вещи и расплатился съ долгами. Затѣмъ, на мои уже деньги были куплены: одинъ мулъ для меня подъ сѣдло и телѣга да два упряжныхъ мула, да худенькая, запаленная лошаденка имъ въ подмогу.
Походная наша телѣга представляла полукруглый, крытый бамбуковыми цыновками кузовъ на двухъ огромнѣйшихъ, крѣпкихъ и неуклюжихъ, какъ Собакевичъ, колесахъ. Въ кибиткѣ помѣщалась Ханъ-Ми съ дѣтьми; Сянь-шань былъ кучеромъ. Въ Китаѣ трудъ не считается позоромъ, и занятіе Сянь-шаня не обращало на себя ничьего вниманія, несмотря на значокъ ученаго на его шляпѣ.
Впрочемъ, вскорѣ оказалось, что высокообразованный литераторъ не въ состояніи справиться съ своей задачей. Лошадь у насъ сдохла, и мы принуждены были принанять проводника съ муломъ.
Ѣхали мы, по китайскому обычаю, не торопясь, дѣлая верстъ по 40 въ день. Вставали мы ночью, ѣхали шажкомъ до полудня; затѣмъ кормили муловъ и часа въ два опять выступали въ походъ. Съ наступленіемъ сумерокъ мы останавливались, подыскивая гостинницы тихія, чиновничьи, избѣгая бойкихъ, шумныхъ пристанищъ торговаго люда. Это стоило намъ дороже, но за то мы могли выспаться: гомонъ, вонь и насѣкомые не такъ надоѣдали намъ. Если такихъ гостинницъ по близости не оказывалось, Ханъ-Ми съ дѣтьми ночевала въ повозкѣ, а мы помѣщались въ общей постоялой комнатѣ. До сихъ поръ не могу вспоминать ихъ безъ содроганія. Грязь, вонь и шумъ въ этихъ притонахъ невообразимы! Окрестности Пекина плоски, пустынны и относительно бѣдны. Но по мѣрѣ того, какъ двигались мы на юго-западъ, природа мѣнялась, богатѣла и разнообразилась.