Предел Скорби. Китайские Рассказы. Хайлак - страница 64
– Ну что же – ваши вдовицы? – опять спросилъ вскользь Ѳома Ѳомичъ, проходя черезъ контору.
пропѣлъ вполголоса Стежневъ.
– Бабьи слезы – весеннія грозы! – утѣшалъ меня Саша Воробьевъ.
Передъ самымъ уже уходомъ я обратился къ Воробьеву съ просьбой принять меня къ себѣ на квартиру. Юноша удивился, но согласился съ видимымъ удовольствіемъ.
– Давно пора! Хотите, я пойду съ вами за вещами… Сейчасъ сложимъ ихъ и пошлемъ носильщиковъ… Еще сегодня можете у меня ночевать!
Но я отклонилъ его предложеніе. Я хотѣлъ вручить деньги и поговорить съ женщинами въ послѣдній разъ безъ свидѣтелей. Мнѣ казалось, что я обязанъ щадить Ліенъ и что присутствіе юноши больно бы задѣло ее. Но на пути я уже хотѣлъ было вернуться и пригласить его, такъ какъ мнѣ показалось, что я не совсѣмъ искрененъ съ собою и что возможенъ еще и другой исходъ… Чѣмъ ближе подходилъ я къ дому, тѣмъ быстрѣе дѣлались мои шаги… Подъ конецъ я почти бѣжалъ… Кровь огненной струей хлынула мнѣ къ сердцу… Пусть будетъ, что будетъ… Полгода не богъ вѣсть сколько времени…
На пустой, не подметенной верандѣ встрѣтилъ меня испуганный, плачущій Маджи.
– Что такое?
– Мама спитъ… Обѣда нѣтъ… Каминъ холодный!..
– А Ліенъ?
– Ліенъ тоже спитъ!
– Гдѣ?
– Въ своей комнатѣ… Толкалъ я ее, да не слушаетъ!
Я быстро, руководимый мальчикомъ, прошелъ въ женскія комнаты. Въ сумеркахъ большой нѣкогда спальной комнаты я увидѣлъ на низкой кровати женскую фигуру, лежащую на спинѣ съ посинѣлымъ лицомъ и закатившимися глазами. Она тяжело дышала, и бѣлая пѣна струилась изъ угловъ полуоткрытаго ея рта. Я безъ труда узналъ Ханъ-Ми въ обычномъ наркотическомъ трансѣ и прошелъ дальше въ небольшой темный чуланъ, гдѣ спала Ліенъ.
– Она холодна и не дышитъ!.. – шепнулъ опередившій меня Маджи.
Я зажегъ спичку; дѣвушка тоже лежала вытянувшись на спинѣ, но лицо ея было спокойно и красиво. Длинныя рѣсницы отбрасывали большія тѣни на нѣжныя щеки, тонкія и блѣдныя губы были плотно сомкнуты… Я хотѣлъ сказать что-то, произнести имя ея, но не могъ… Я еще зажегъ спичку и еще… и глядѣлъ, все глядѣлъ на ея бездыханное тѣло…
– Она мертва!.. Вѣдь она мертва!.. Мама, Ліенъ умерла!.. – вскричалъ вдругъ Маджи и бросился опрометью изъ комнаты.
– Мама… Ліенъ умерла и никого нѣтъ, нѣтъ… кромѣ… этого… христіанина… Мама, я боюсь!.. – кричалъ Маджи. Голосъ его гулко звучалъ въ пустомъ и мрачномъ домѣ. Я очнулся и пошелъ къ нему, но онъ, завидѣвъ меня, выпустилъ руки матери и, дико озираясь, попятился назадъ.
– Маджи… Что ты!? Это я… И… твой учитель!
– Нѣтъ, нѣтъ… не трогай меня… Ты убилъ моего отца… Всѣ такъ говорятъ въ школѣ… Ты, вѣрно, убилъ и Ліенъ… А теперь хочешь убить меня… Нѣтъ, нѣтъ… не трогай меня… Я знаю, вамъ, заморскимъ чертямъ, нужны человѣческіе глаза для вашихъ волшебствъ… но ты не трогай меня, возьми лучше глаза моей матери, которая все равно не шевелится…
Онъ юркнулъ въ уголъ и раньше, чѣмъ я сообразилъ въ чемъ дѣло, затрещала тамъ бумажная перегородка, блеснулъ сквозь пробитую дыру свѣтъ, и мелькнула фигура ребенка. Топотъ быстрыхъ шаговъ загремѣлъ на верандѣ и во дворѣ. Когда я вышелъ наружу, мальчика и слѣдъ простылъ.
Гулко гудѣлъ въ монастырѣ знакомый вечерній благовѣстъ. Или нѣтъ: это гудѣли у меня въ ушахъ странные голоса! Быстро потухала на небѣ короткая южная заря. Или, можетъ быть, темнѣлъ въ глазахъ у меня весь свѣтъ!? Темнѣло небо, темнѣли окружности… Влажная душистая прохлада повѣяла съ окрестныхъ садовъ… Я ее слышу, до сихъ поръ ее помню… Вдали надъ тускло блестящей рѣкою зажигались цвѣтные огни… Все это вмѣстѣ съ землею слегка колебалось подъ моими ногами въ тактъ колокольному звону… Вдругъ необоримый ужасъ охватилъ меня. Мнѣ показалось, что мое сознаніе падаетъ куда-то въ разверзшуюся передъ нимъ бездну, и я опрометью бросился по тропинкѣ на заводъ.
Когда я разсказалъ о случившемся Ѳомѣ Ѳомичу, тотъ привсталъ отъ волненія съ дивана.
– Вотъ вамъ и филантропія! – сказалъ онъ сердито. – Вы не знаете, чѣмъ это пахнетъ! Да тутъ всѣхъ насъ перерѣжутъ!..
Онъ долго молча расхаживалъ по кабинету, наконецъ обратился ко мнѣ почти грозно.