Предпоследняя правда - страница 16

– Хмм.

Адамс пытался изобразить спокойствие, но внутри его сразу же стало подташнивать. Вне всякого сомнения, – судя по приоритету над обычной работой – это исходило из конторы Броуза. И в самом Броузе, и в его специальных проектах было что-то такое, что ему сильно не нравилось. Хотя не понятно, что именно.

– Как раз по твоей части, – добавил Линдблом. – Что-то там насчет археологии.

– Ясненько, – ухмыльнулся Адамс. – Советские ракеты разрушают Карфаген.

– Тебе предстоит программировать Гектора и Приама и вообще всех этих парней. Вытаскивай заранее Софокла. Шпаргалки, или подстрочники, или что там еще.

– «Дорогие друзья, – возгласил Адамс. – На меня пала тяжелая обязанность сообщить вам печальную новость, но мы все равно победим. Новая советская МБР “Гардеробщица А-три” с углеродной боеголовкой усыпала окрестности Карфагена в радиусе пятидесяти миль радиоактивной поваренной солью, что лишний раз показывает… – Он смолк и на секунду задумался. Так что там делали в этом Карфагене? Амфоры? Вазы? Да какая разница, это по части Линдблома. Показывать цветные открытки, отсканированные в мультифаксной системой объективов телевизионных камер в гигантской, под завязку набитой декорациями московской студии Эйзенблудта. – Это, друзья, все, что осталось от города, однако генерал Хольт сообщил нам, что наш ответный удар, при котором использовалось новейшее оружие устрашения, горохомпулялка “Полифем Х-Б”, уконтрапупило военный флот Афин на десять процентов, и теперь, с Божьей помощью, мы…»

– А знаешь, – задумчиво сказал Линдблом, – если кто-нибудь из броузовских ребят слушает этот треп, тебе будет очень, очень смешно.

Внизу величавая река плавно катила серебряные воды с севера на юг, и Джозеф Адамс выглянул в иллюминатор, чтобы снова посмотреть на Миссисипи и восхититься ее красотой. И это была никакая не реконструкция: то, что сверкало под утренним солнцем, было частью извечного. Изначальный мир, не нуждавшийся в возвращении, потому что он никуда не уходил. Этот вид, подобно виду Тихого океана, всегда его протрезвлял – что-то оказалось сильнее человека, пребыло.

– А пускай их слушают, – отмахнулся Адамс; серебристая змея, проплывавшая за иллюминатором, придала ему решительности – в количестве достаточном, чтобы тут же выключить видеофон. Так, на всякий случай, а вдруг они и вправду подслушивают.

А затем вдали, за Миссисипи, он увидел дело рук человеческих, и оно тоже породило в нем странное ощущение. «Озимандия» (да откуда взялось это слово?) – гигантские жилые структуры, возведенные этим неугомонным зодчим Луисом Рансиблом. Этим предводителем муравьев, чьи солдаты не грызли листья безустанными челюстями, а создавали тысячами механических лап гигантскую жилую структуру, в которой было буквально все, вплоть до детских площадок, плавательных бассейнов, столов для пинг-понга и мишеней для игры в дартс.

И познаете истину, думал Адамс, и истина сделает вас рабами[10]. Или, как сказал бы Янси, «Друзья американцы, передо мною лежит документ настолько священный и важный, что я прошу вас…» и так далее, и так далее. Адамс чувствовал себя усталым, а он ведь еще не долетел до Нью-Йорка, до строения 580 по Пятой авеню, и рабочий день еще даже не начинался. Без единой души поблизости, в своем прибрежном поместье он ощущал, как проклятый туман одиночества разрастается день ото дня, забивает горло, мешает дышать, в то время как здесь, пролетая над уже восстановленными и еще нет – но тут тоже скоро все восстановят – массивами земли и, конечно, все еще «горячими» пятнами, уродливыми, как стригущий лишай, он отводил глаза и стыдился. Его переполнял стыд не потому, что восстанавливали плохо, а потому, что это было плохо, и он знал, кто в этом виноват и почему это плохо.

Вот бы осталась, сказал он себе, хоть одна боеголовка. На орбите. И чтобы можно было нажать эту забавную старомодную кнопку, какие были когда-то у генералов, и боеголовка – вжжик! – и полетела бы вниз. На Женеву. На Стэнтона Броуза. А хорошо бы, размечтался Адамс, запрограммировать однажды вак не речью, даже не хорошей речью вроде той, что лежит в этом портфеле, которую я вымучил прошлой ночью, а простым спокойным объяснением, что же происходит в действительности. Прогнать ее через вак, завести на сим и снять на видеопленку; на этом этапе уже нет никакой цензуры, но разве что Эйзенблудт случайно забредет… и даже он, вообще говоря, не будет читать текст, ведь это его не касается.