Предпоследняя правда - страница 22

Все это выглядело вполне осмысленно; теперь Адамс стал понимать, что и зачем будет написано в его статьях для «Нейчерал уорлд», для номеров тридцатилетней давности.

Однако – и это повергало его в тупое оцепенение, мешало быстро соображать, заставляло тупо следить за беседой Броуза с Линдбломом, которые, видимо, понимали цель всего этого, – он ничего не понимал.

Почему Эстес-Парковое правительство хочет уничтожить Рансибла? В чем он виновен – или, по крайней мере, какую угрозу для них представляет? Луис Рансибл, строящий жилье для бакеров, которые выходят на поверхность, ожидая попасть в самую гущу сражения, а видят, что война закончилась много лет назад и вся поверхность мира превращена в один огромный парк с виллами и поместьями для немногих избранных, – почему он должен быть уничтожен, если заведомо служит жизненно важную службу? И не только бакерам, которые выходят на поверхность и должны где-то жить, но и нам, янсерам. Потому что – и все мы это знаем, – глядя правде в лицо, нужно сказать, что бакеры, живущие в поселках Рансибла, являются заключенными, и эти поселки представляют собой резервации – либо, пользуясь более современным словом, концентрационные лагеря. Лаг еря с условиями гораздо лучшими, чем подземные муравейники, но все равно лагеря, из которых они не могут отлучаться даже на самое короткое время – законным образом. А когда какая-либо группа ухитряется тайком улизнуть, то здесь, в Запдемии, есть армия генерала Хольта, а в Тихнарии есть армия маршала Харензаны, в любом случае есть армия умелых, закаленных в боях оловяшек, которая их выслеживает и возвращает назад к плавательным бассейнам, стереотелевизорам и коврам искусственного вубового меха.

Вслух же Адамс сказал:

– Линдблом, я стою спиною к Броузу. Он меня не слышит и не может видеть, что я говорю. Ты меня слышишь. Пожалуйста, будто случайно повернись к нему спиной, не придвигайся ко мне, просто поверни ко мне лицо. А потом скажи мне ради бога – почему?

Через секунду он услышал со стороны Линдблома шевеление. А затем слова:

– Что – почему?

– Почему они вцепились в Рансибла?

– Ты что, не знаешь? – удивился Линдблом.

– Никто на меня не смотрит, я не могу так разговаривать, – пожаловался Броуз. – Пожалуйста, повернитесь, чтобы мы могли продолжить обсуждение проекта.

– Говори, – прорычал Адамс, продолжая смотреть в окно.

– Они думают, – сказал Линдблом, – что Рансибл систематически намекает то одному муравейнику, то другому о том, что война закончилась. Кто-то это делает, им это точно известно. Вебстер Фут и его полевые агенты выяснили это при рутинном опросе группы бакеров, вышедшей на поверхность месяц тому назад.

– Что там происходит? – В голосе Броуза звучало растущее подозрение. – Вы там что, переговариваетесь?

При этих словах Адамс повернулся и взглянул на Броуза; Линдблом тоже повернулся к чудовищной туше, втиснувшейся между креслом и столом.

– Нет, ничего мы не говорим, – сказал Адамс. – Я просто задумался.

Лицо Линдблома не выражало никаких эмоций, только пустую, спокойную отстраненность. Он получил задачу и был намерен ее выполнять. Всем своим поведением он советовал Адамсу поступать ровно так же.

Ну а если это не Рансибл? Если это кто-то другой? Тогда весь этот проект, поддельные артефакты, публикации в «Нейчерал уорлд», «утечка» о находке, иск в Высший судебный совет, заключение Рансибла в тюрьму и крах его экономической империи…

Все это будет зазря.

Джозеф Адамс задрожал. Потому что в отличие от Броуза, в отличие от Верна Линдблома и, скорее всего, Роберта Хига, в отличие от всех, так или иначе связанных с этим проектом, он имел жуткое предчувствие, что все это какая-то ошибка.

Но его предчувствие не могло остановить, ни даже притормозить проект.

Ни на вот столько.

Снова повернувшись к Броузу спиной, Адамс сказал:

– Линдблом, а вдруг они ошибаются? А вдруг это не Рансибл?

Ответа не было. Линдблом не мог ничего ответить, потому что он стоял лицом к Броузу, который тем временем поднялся на ноги и пробирался к двери, тяжело опираясь на магниевый костыль и что-то бормоча себе под нос.