В этом и только в этом суть Парижской коммуны как особого типа государства».
Ну что, похоже на Советское государство?
Что‑то не похоже. А если сказать точнее, то Советский Союз больше, чем какое‑либо другое существующее государство, представляет собой прямую противоположность идее Ленина. Причем названным им пунктам: 1) народ в СССР полностью подчинен приказам сверху; 2) в стране — огромные армия и полиция, народ же строжайше разоружен; 3) политическая бюрократия — даже не просто привилегированный слой с буржуазной оплатой, а господствующий, эксплуататорский и привилегированный класс с феодальными аллюрами.
Но ведь признаки эти, по словам Ленина, основные для государства типа Парижской коммуны, то есть для советской власти, в них и только в них суть этой власти. «Так как же, — вопрошает М. Восленский, — есть в Советском Союзе советская власть?»
Более того, он доказывает, что публиковавшиеся на протяжении двух первых десятилетий после Октября 1917 года рассуждения советских государствоведов сложились в цельную и даже интересно звучащую теорию Советов как особой формы государственной власти, присущей якобы именно диктатуре пролетариата. В то время как буржуазное государство основано на прогрессивной для своего времени, но теперь безнадежно устаревшей идее разделения властей, вещает эта теория, Советы представляют собой на всех уровнях единые органы пролетарской власти, одновременно законодательные и исполнительные. Даже местные Советы — это не муниципалитеты, а органы государственной власти, и все вместе Советы снизу доверху составляют единую систему из однородных звеньев разного масштаба. Такая система неизмеримо, якобы, демократичнее любого парламента с фарсом буржуазных выборов, она олицетворяет подлинный прогресс.
Едва эти пламенные слова успели затвердеть в устоявшуюся теорию, как в СССР была принята Конституция 1936 года. Сталинская Конституция победившего социализма, как она именовалась, жирной чертой перечеркнула рассуждения теоретиков. Пресловутое единство системы было разорвано на несколько частей: на высшие и на местные органы государственной власти и на такие же органы государственного управления. Местные органы — Советы и их исполкомы — оказались обычными муниципалитетами, «высшие органы государственной власти» — Верховные Советы — законодательными (точнее — законопубликующими), а «высшие органы государственного управления» — Советы Министров — исполнительными органами.
Верховные Советы стали горделиво именоваться «советскими парламентами», хотя, правда, названия такого ничем не заслужили. Сделано это было несмотря на то, что Ленин громогласно издевался над «парламентским кретинизмом» и слово «парламент» было в СССР долгое время термином уничижительным.
Парламентский маскарад пошел еще дальше. Отсутствие на выборах каких‑либо партий, кроме правящей, пытались замаскировать термином «блок коммунистов и беспартийных». Предполагается, что этот неизвестно кем и когда образуемый блок и выдвигает кандидатов — в странной пропорции, обратной численному соотношению участников блока.
Ровно ничего не изменила в такой структуре власти и брежневская Конституция «развитого социализма». На страницах «Правды» теоретики советского права продолжали поговаривать о «единой системе органов народной власти». Но тут же дополняли: в ней существуют «в качестве относительно самостоятельных подсистем Советы союзных и автономных республик», а Верховный Совет СССР вообще играет «особую роль в руководстве всеми Советами страны»; в качестве задачи же выдвигается еще «более четкое, конкретное разделение труда между различными звеньями системы Советов».
Что же получается в итоге: парламентский строй? Нет, конечно, но и не советская власть. Не сохранилось ровно ни одной из важнейших ее характеристик: нет единой системы, есть четкое разделение властей. От советской власти в СССР осталось только одно словечко «совет», утверждал изгнанный из СССР историк.
Таким образом, продолжал он, говоря об отсутствии в СССР советской власти, мы утверждаем лишь то, что должны были бы сказать сами номенклатурные идеологи, если бы они принимали всерьез собственные рассуждения о диктатуре пролетариата и сменившем ее общенародном государстве. Но как раз этого они и не делают. Они‑то понимают, что все это — выдумка! А так как мысль о том, что в советском государстве, конечно же, советская власть стала привычной, идеологи этим пользуются и твердят о советской власти в СССР.