Прекрасная посланница - страница 8
А тут вдруг потерял…
Беседуя с Николь, Шамбер держался изо всех сил, но как только остался один — дал волю своему гневу. Мало того, что он смел со стола на пол чашки и кувшин с остывшей водой и разбил бутыль вина об стену, он еще непонятно как допрыгал до окна и растворил его — воздуха не хватало, право слово. Через мокрую от дождя решетку на Шамбера безучастно смотрел чужой мир.
На шум явился слуга. «Пошел вон!» — заорал до этого кроткий пленник, и озабоченный охранник, пятясь, покинул помещение.
Вы знаете, что такое истинная ненависть, господа? Это не только злоба, это состояние чем-то близкое к омерзению. Словно пугливой барышне запустили за пазуху мышей, и она носится по комнате с визгом, готовая вот-вот хлопнуться в обморок. Именно такое чувство испытывал Шамбер к Матвею Козловскому. Рухнули планы на будущее, сорвалось главное предприятие жизни, все мечты пошли прахом. В том, что мешки с деньгами украл из могилы именно Козловский, Шамбер уже не сомневался. Можно было, конечно, предположить, что кто-то из местных, скажем, дурак кладбищенский сторож или трактирщик из «Белого вепря», тот еще плут, разрыли могилу. Но это невероятно. Интуиция подсказывала, что именно князь Матвей, хитрец с лицом простофили, баловень судьбы, петиметр и злодей похитил его богатство. Ну, умник, это тебе с рук не сойдет!
Обретя свободу, Шамбер не мог ей воспользоваться. Что толку, что лекарь перестал канючить про ампутацию? Этот мясник так искромсал ногу, отрезая от икры «гнилую ткань», что вообще непонятно, сможет ли он полной силой ступать когда-нибудь на правую конечность. Без бинтов нога была худой, как палка, пальцы скрючены, словно судорогой сведены. Хорошо хоть горячка отступила, а ноге вернулась утраченная было чувствительность.
Через неделю или около того после отъезда Николь к Шамберу явился молодой пан Вишневецкий и вежливо осведомился о самочувствии больного. Шамбер собрал в кулак все свои физические и духовные силы, стараясь не выглядеть жалким, и это ему удалось. Разговор вышел вполне светским. Как бы между прочим пан поведал о своему восторге по поводу того, что пленник обрел долгожданную свободу (и даже не покраснел, стервец, сам же кинжал всадил пленнику меж лопаток!). Далее тем же медоточивым тоном было объявлено, что особняк остается за Шамбером до полного его выздоровления, за ним же остается штат слуг, готовых выполнить любую его просьбу. О Данциге не было сказано ни слова.
Просьбы у Шамбера было две: бумагу, чернила и воск для печати, а также возможность гулять по городу в карете утром и вечером. «О, конечно, всенепременно, любое ваше желание для нас — закон!»
— Поправляйтесь, — сказал Вишневецкий перед уходом.
«А как же, сукин сын!! Вам не удастся меня со света сжить», — мысленно отозвался Шамбер, а вслух сказал:
— Вашими молитвами… благодарю вас.
И что теперь? Ближайшая задача — встать на ноги, а это значит лекарства, свежий воздух, хорошая пища и спокойное состояние. Об эмоциях надо на время забыть, эмоции для Огюста Шамбера непозволительная роскошь. В состоянии полной безмятежности будем решать главную задачу — как сокрушить Козловского и вернуть деньги.
Для этого, как минимум, необходимо вернуться в Россию. Это сложно. Дипломатические отношения прерваны, идет война… Предстоящая игра сулила сложности. По зрелом размышлении Шамбер решил косвенно привлечь к интриге Бирона. Если придется прибегнуть к шантажу, имя всесильного фаворита — лучшая гарантия.
На этот раз он написал одно письмо, но для верности сделал с него копию. Нанося на бумагу буквы, Шамбер благодарил Бога, что шпага проткнула ему правую ногу, а не левую ладонь. Впрочем, он и правой рукой мог подделать почерк, но в данном случае игра должна была вестись наверняка.
И письмо, и его дубликат необходимо было отправить в Париж. Адресат был частным лицом, жившим на той же улице, где находилась канцелярия Флери. Текст послания, равно как и пароль в конце, сообщал с полной достоверностью, что письмо писано в Петербурге господином В., русским, из близкого ко двору круга. Шамбер хорошо знал агента-любителя, скупого рыцаря, из-за мелочи удавится. Писал он редко, но метко, в Париже его ценили. И сообщал этот агент В., что деньги, отправленные год назад для польских нужд, отданы тайно в руки их сиятельству графу Бирону. Далее… «достоверно известно, что их сиятельство за те деньги Франции благодарен и готов служить ей верой и правдой».