Прелесть пыли - страница 10

Голый и мальчик вскочили, подбежали к блиндажу, и каждый со своей стороны прижался к его стене.

Больше они ничего не слышали. Наступила тишина. Над всем этим волнистым краем, в лесах и на горах, стояла полуденная тишина, словно ее ничто и не нарушало. Ласково пригревало солнце. Ветра не было. Тишина…

— Что делать? — спросил Голый.

— С тыла зашли, — сказал мальчик.

— Что делать?

Гора, с которой они спустились и где оставили четверых товарищей, молчала. Ее освещало солнце. Верхушки деревьев светились, а на землю легла черная тень. Над зелеными кронами белело облачко. Ветра не было. Все застыло.

А все же там, во мраке, должны были быть они. Солдаты. Сытые, одетые, вооруженные. За ними наука, лаборатории, заводы, железные дороги, самолеты, танки. И сами они движутся, как налаженные, точно рассчитанные механизмы.

— А мы одни. Никто не знает о нас. Никто в целом мире.

— Никто не знает о нас, — сказал мальчик.

— Мы знаем о них и они знают о нас, — сказал Голый.

— Кто?

— Наши. Смотри!

Из-за деревьев показались солдаты. Шестеро. Они шли краем долины, вытянувшись цепью, быстро, чуть ли не бегом, забирая все время вправо.

— Убили ребят, — сказал мальчик.

— Убили.

— Это те, утренние, шли за нами по пятам.

Голый стремительно заглянул в блиндаж, словно думал увидеть там виновника. Это было грубо сработанное убежище, покрытое плитами, скрепленными бетоном, с амбразурами для винтовок и пулемета. Блиндаж давно пустовал.

Партизаны сели на каменную скамью у стены.

Они сидели с южной стороны блиндажа. Светило солнце. Они согревались, и им все больше и больше хотелось свернуться в клубок и заснуть. Но перед ними раскинулась страшная долина. Глыбы камней, заросли кустарника и горы. Кругом было тихо и пустынно. Однако в этой тишине и запустении крылось что-то коварное: земля, прозрачный воздух, солнце, птицы — они, наверное, где-нибудь есть, — все было какое-то далекое, чуждое и недостижимое. Их оковал ужас: снова в окружении.

Голый пришел в себя первым.

— Что делать?.. Будь они живы, они бы увидели нас. И дотащились бы сюда. Но их сожрала людская злоба. Пусть приходят солдаты! Пусть! — крикнул он и вскинул пулемет.

— Может, они думают, что мы их не видели, — сказал мальчик, поднимая винтовку.

И они стали ждать, не появится ли кто-нибудь на равнодушном горизонте.

Наконец они встали, внимательно вглядываясь в ту сторону, где недавно видели солдат.

— Что делать? — сказал мальчик.

— Будь они живы, они бы нас заметили. И пришли бы сюда. Все кончено. Это ясно. Им уже не поможешь.

— Это те, утренние, шли за нами по пятам.

— Догнали. Это их дозор переправился через реку.

— Что делать?

— Будь наши живы, они бы пришли сюда. Надо выполнять свой долг. Пошли!

Каждый раз, когда они трогались с места, им казалось, что сросшиеся суставы с хрустом ломаются, а грудь наливается свинцом.

С невероятным напряжением они потащили груз своего тела в гору. Они взбирались по крутому склону горного массива. Там и сям стояли кучки буков и елей. Зеленели заросли приземистых кустов. Кое-где виднелись ровные травянистые лужайки, купы дубков.

В изнеможении они добрались до первой лужайки, и мальчик сказал:

— Лучше бы нам поспать, пока тепло, пока солнце не село. Ночи холодные.

Голый смотрел вниз, туда, где остались товарищи. Но видел лишь вымершую даль. Ничто не шевелилось. Камням и горам, деревьям и земле не было дела до людей.

Они прошли еще немного. Когда долина скрылась из виду, Голый сказал:

— Ты прав.

— В чем?

— Поспим, пожалуй, здесь. Только сдается мне, что эта тропа ведет в село. Если в селе нет банды, мы бы там переночевали.

— Давай поспим немного здесь, а как стемнеет, пойдем в село. И ускользнуть будет легче, если там окажется враг. — Мальчик не в силах был идти дальше. Все его существо тянулось к земле.

Голый еще раз обернулся к долине.

— Эх, товарищи, товарищи, товарищи боевые… — сказал он и зашагал вперед. — Как думаешь, кто в селе? — спросил он.

— Кто его знает.

— Я думаю, никого нет. Никаких войск.

Разыгравшееся воображение рисовало им теплый очаг, чугунок, еду.

Но надо было подняться на вершину, а их шатало от усталости и голода. Ноги подгибались. Приходилось то и дело протирать глаза, отгоняя миражи. Долины и склоны, камни и деревья были по-прежнему безмятежны; освещенные солнцем, они скрыли свое настоящее лицо, выставив напоказ одну обманчивую видимость.