Прелесть пыли - страница 15

— А… — неопределенно протянул старик.

Старуха подвесила к огню горшок с водой и тоже села, молча переводя внимательный взгляд с мальчика на Голого.

— Ничего, управимся, — сказал мальчик.

— Табачку у вас, случайно, нет? Трубка два месяца как пустая, — робко сказал старик и потряс глиняной трубкой с изогнутым чубуком.

— Табачку? — задумчиво переспросил Голый, словно вспоминая, что это такое, и спокойно ответил: — Нет, нету!

— Вот-вот вода закипит, — сказала старуха.

— Вода, — повторил мальчик. Лицо его расплылось в улыбке, а глаза закрылись, словно он захмелел.

Старуха поглядела на него.

— Вода у нас тоже далеко. Вдоволь нет даже для питья.

— Вода дело хорошее, — сказал мальчик.

— Эх, где-то теперь моя Бойка, — произнес старик и снова уставился на мальчика. — Вы, случайно, не знаете?

— Откуда нам знать, — сказал Голый. — Бандиты угнали, может, на работу в Германию, а может, нет.

— Сказала, что вернется.

— Значит, так и будет.

— Да, да, — сказал старик.

Треск огня сопровождал негромкий разговор. На дворе спустилась ночь. А партизанам так не хотелось думать о том, что творится за стенами дома. Им вообще не хотелось вспоминать, что на свете есть дальние дороги, по которым надо шагать и шагать, есть горы и долины. Всем своим существом они отдавались теплу и настоящему. Задача на сегодня…

— Задача на сегодня, — сказал Голый, — устоять и накормить армию, а завтра от нас не уйдет.

Мальчик совсем утонул в своей широкой одежде.

— Дорога у нас ясная, хоть мы и не знаем, где наши бригады, — продолжал Голый.

Старик тихо, так, чтоб не слышал мальчик, произнес:

— Не трудись, я знаю.

Старуха одним махом высыпала желтую муку в котелок и палочкой проделала в середине мучного кома ямку. Затем сложила руки на коленях и стала ждать новых распоряжений. Но глаза гостей слипались.

— Вот тебе передник, укутай ноги: озябнешь ночью.

Голый и мальчик подозрительно поглядывали на старика, а он только время от времени вздыхал, колотил трубкой по колену и понуро молчал.

— Не послушаются они меня, — сказал он, обращаясь к самому себе.

Голый страшился заснуть. Не уверен он был и в мальчике. Но до смерти не хотелось вылезать из дома и следить за стариком. И он решил положиться на судьбу.

— Я спрячу винтовку под гимнастеркой, как только огонь поубавится, застегнусь и так буду спать, — шепнул ему мальчик.

Дед поднялся и откуда-то из угла выволок мешки, тряпки и принялся стелить у огня.

— Придется довериться, другого выхода нет, — сказал Голый.

Бабка растопила в миске масло и вылила его в кашу. Ели молча. Огонь угасал. Легли.

— Вот спасибо, бабуся, что дала накрыться, — сказал Голый. — Что бы я теперь делал!

В темноте они засунули оружие под одежду, затем Голый пробормотал:

— Приведу я тебя в свою Банью! Вот там можно воевать! Картошка-а-а, брат ты мой…

— Слушай, а может, те, наши-то, заснули? — спросил мальчик. — Может, они спят.

— Заснули? Что ж им так громко снилось, как немцы их из автоматов огнем поливали? Знаю я, что с ними стало… Можешь не сомневаться, в этом отношении можешь быть спокоен.

Но все это они говорили уже сквозь сон.

Спали крепко. Проснулись только тогда, когда солнце уже вовсю зажгло горы. Небо, ясное и многоцветное, приветствовало их в проеме крыши. Старик и старуха возились у дверей и встретили их молча. Слишком много надо было сказать. Дул южный ветер. Теплый.

— Сирокко! — сказал мальчик.

И он услышал морской прибой, плеск волн, запах водорослей.

— Ну, расстанемся друзьями, — сказал старику Голый.

Старик горько стиснул губы.

— Вон, я их слышу… — сказал он, насторожившись. — Я слышу их. Вот это немцы. Видишь, стреляют из пулеметов, взвыли, как волки. Бешено рычат, все бы уничтожили. А вон там, слышишь, итальянцы. Их там что муравьев. Ведь совсем близко. За два часа дошли бы, головой ручаюсь. За два часа. И можете мне поверить, винтовочки у них неплохие. Шесть пуль в обойме. Это бы мне подошло. Патронов у них завались, хоть и стреляют всегда впустую. Мы бы легко подобрались к ним и врасплох захватили. Сразу бы разбежались как миленькие. Правду сказать, охраняют их наши выродки… Но мне там известна каждая тропиночка. И хлеба мешок отбили бы. Кухня их сейчас в пути, и хлеб перевозят на ослах. А вон там партизаны, за тем хребтом. Только они все идут и идут…