Прелесть - страница 30

— За счет заведения, — предупредил официант и спросил: — Вино будете белое или красное?

— Я не пью, — предупредил студент.

— Красное, конечно, — сказал Воропаев.

Официант открыл при них бутылочку Кьянти, и налил для пробы Вениамину Семеновичу. Тот с видом знатока пригубил, посмотрел куда-то под потолок и одобрил напиток.

— Слушай, давай покушаем, а там видно будет.

— Я так не могу, — сопротивлялся Андрей.

— А ты через не могу, тебе же сказали, за счет заведения. — он виртуозно поддел оливу и та исчезла навсегда из этого мира.

— Вот ты математик, Андрей Алексеевич, подсчитай мне вероятность встречи двух пермяков на Ленинском.

Андрей неуверенно ковырял в своей тарелке, а потом с жадностью набросился на салаты.

— Маленькая вероятность, Вениамин Семенович, но это уже апостериорная вероятность, встретились и встретились. — едва успевая пережевывать, говорил Андрей.

— Ага, апостериорная, это понятно, то есть как бы чего говорить, когда уже поезд ушел, кстати о поездах, заметь, в тот самый день случилось происшествие в электричке…

— Ну и что, — Андрей запивал минеральной водой каких-то морских гадов.

— Да это еще полбеды, но из того самого вагона вышел один человек.

— Живой?

— В черных очках.

— Хм…

— А на платформе мальчик с сестрой сидят — милостыню просят.

— Пожертвовал?

— Пожертвовал, аж пятьдесят тысяч, а мальчика зовут Петька Щеглов, кстати, занятный ребенок, развит не по годам.

— Беспризорники быстро взрослеют, — пояснил Андрей.

Воропаев согласно кивнул и напирал дальше:

— Щегловы были и в вагоне, но, слава Богу, однофамильцы.

— Бывает, — Андрей добрался до черной икры.

— А потом этот интересный гражданин в черных очках разговаривал с собакой.

— Вот это уже интересно.

— Но самая беда, браток, как он ее звал.

— Как? — спросил Андрей и почувствовал ни с чем не сравнимое блаженство.

Вениамин Семенович налил уже себе вина и тихо, безо всякого удовольствия, ответил:

— Умкой. Вениамин Семенович постучал мягкой лапой Андрея по спине.

— Да прибавь к этому сегодняшний мерседес, а уж про остальное… Воропаев вспомнил Систему Станиславского, — я уж и не говорю. Мне самому все это не нравится, Андрей Алексеевич.

Андрей почувствовал себя приговоренным, которого кормят перед казнью. Он отодвинул тарелку и куда-то в окно изрек:

— Многовато совпадений.

— У меня тоже аппетит пропал, когда я это узнал. — Сказал Воропаев, проскребывая по дну хрустальной розетки с черной икрой.

— Что же вы хотите сказать… — начал Андрей, пытаясь взглянуть на себя со стороны, — Что я и есть тот самый Новый Человек? Да почему бы и нет? Взять хотя бы мое вчерашнее помрачение с микроскопом. Ведь я таким же образом мог и в электричку попасть.

— Ага, вот и орудие убийства нашлось, а мы там ломаем голову — фосген, зарин или «черемуха». Тюкнул восьмерых человек оптическим устройством и бежать бегом на Ленинский проспект, надо ж еще успеть ко мне под колеса! В какой же место ты их тюкнул? Вот, сам не веришь. Ты лучше вспомни кто тебя, кроме матери, Умкой-то зовет?

— Да все зовут, мама ко мне на первом курсе приехала, и тут же подхватили. Да и ни причем тут мое прозвище, я не понимаю, что за полоса такая, будто все кем-то подстроено… — Андрей сам испугался своих слов.

— Я и сам ничего не понимаю, и в голове шип какой-то, будто ветер.

— Это слово, — задумчиво сказал Андрей.

— Какое слово?

— Самое важное. Оно огромное и каждая буква длится тысячелетия. Когда оно произнесется, мир исчезнет.

— Э, парень, ты чего, — заволновался Воропаев.

— Нет, ничего, просто вспомнилось.

Воропаев задумчиво стал разглядывать черную икринку, прилипшую на лезвие ножа, и вдруг вспомнил, как в Грозном зацепился за взрыватель противопехотной мины. На блестящей серебряной поверхности всплыли знакомые женские плечики.

Отец Серафим не удивился, когда у полуразрушенных ворот, напоминавших две печные трубы на пепелище, появился господин в синем джинсовом костюме с корреспондентским чемоданчиком на ремне. После тех событий к нему зачастили гости, в основном из газет, но были и другие, например, один молодой человек, с военной выправкой, уже поселился в приделе, и оттуда теперь часто доносилась электрическое попискивание.