Преосвященный Зосима, епископ Якутский и Ленский. Книга памяти - страница 14

И вот в ноябре, в день памяти Иоанна Златоуста, меня вызвали на Собор в монастырь. Прихожу – а там уже сидят будущий владыка Зосима и будущий отец Антоний. В тот же день нас троих взяли в монастырь и мы переехали с вещами. Мы ходили на службы, радовались, но получилось так, что нам почему-то долго не давали подрясников. Обычно приходящим подрясники благословляют уже через месяц, а у нас этот срок растянулся месяца на три. Мы уже было начали унывать, но скоро пришло и утешение: нам вручили подрясники, и не просто вручили – а у мощей Преподобного Сергия.

С владыкой мы жили в одной комнате. Был у нас один обычай, с которым связано некое искушение, сейчас уже немножко смешное. Каждую ночь, примерно за четверть часа до полуночи, мы вдвоем вставали перед иконами, делали поклоны и пели «Се Жених грядет в полунощи».

Так благочестиво все продолжалось недели две-три, а потом мы взяли и... поссорились. Приходим к батюшке Алексию, жалуемся друг на друга. А он отвечает: «Если не умеете жить мирно, значит, не готовы вы еще петь то, что поете». Пришлось нам смиряться, просить друг у друга прощенья, так как обычая своего мы оставлять не хотели.

Вместе мы прожили месяца три или четыре, потом нас расселили по разным кельям, но дружба все равно осталась. Хотя по характеру мы были совсем разные: он – спокойный, выдержанный, я – более импульсивный. Тем не менее, это внутреннее единение было очень сильным. Отец Кирилл (Павлов), когда видел нас вместе, всегда вспоминал песню «Мы с Тамарой ходим парой». Бывали мы друг у друга дома, общались с родителями, вместе ездили в паломничества по России.

Однажды, это было в 1990 году, он спросил, бывал ли я в Дивееве. И узнав, что я не был ни разу, предложил поехать. Надо сказать, что в это время, советское время, в Дивееве еще не было монастыря. Но жила там старица, матушка Маргарита (Лактионова), в свое время отсидевшая немалый срок в тюрьме и хранившая все вещи преподобного Серафима, которые мы сейчас знаем. И владыка Зосима был с ней знаком.

Архимандрит Кирилл (Павлов)

Матушка жила неподалеку от монастыря, километрах в трех, в маленьком домике в Дивееве. Мы нашли этот домик, стучимся, открывает келейница Людмила и впускает нас. А надо сказать, что в дорогу мы с собой взяли продуктов – консервы, шоколад – и по дороге рассуждали между собой о том, как поделим всю эту снедь: одну банку консервов матушке, другую – себе; одну шоколадку матушке, другую – себе...

И вот нас впустили, матушка накрыла на стол, стала нас угощать, стала рассказывать о преподобном Серафиме, надевала нам на головы чугунок Преподобного, который у нее хранился... А потом сказала келейнице: «Закрой дверь, сегодня у меня дорогие гости, я больше никого принимать не буду». И мы просидели у нее не меньше шести часов. Сейчас я думаю, что такой прием был во многом из-за владыки, из-за его чистой и праведной жизни. Наверное, она уже тогда в одном из молодых послушников прозревала Духом Святым будущего епископа.

За столом зашел разговор и о святости и прозорливости. И матушка очень своеобразно и ненавязчиво показала нам, что такое прозорливость. Она сказала: «Ох, да про меня тоже говорят, что прозорливая. А какая я прозорливая? Ну идут ко мне двое, да говорят меж собой, мол, одну консерву матушке, а другую – нам, одну шоколадку матушке, другую – нам...»

Потом мы пошли с ним по канавке, читали 150 раз «Богородице Дево, радуйся». На соборах тогда березы росли, все было разрушено. А в середине канавки – дискотека: пляски, вой, дикие крики. А мы шли и молились...

Когда мы к матушке приехали в подрясниках, она на это обратила внимание. А ехать в подрясниках нас благословил батюшка Кирилл, и мы ей об этом сказали. Она говорит: «Это хорошо, это свидетельство, что монахи еще живы. Так и ходите всегда. Только надо будет пострадать за это...»

Я про себя подумал – а что страдать-то?.. В общем, усомнился. А через несколько дней уехал на Кавказ, помогать строить келью отцу Рафаилу. И там меня побили – именно за мою монашескую одежду. За бороду таскали, оскорбляли, – тут-то я и вспомнил матушкины слова...