Преподобный Амвросий - страница 24

Недалеко от Оптиной пустыни жил помещик, который хвалился, что стоит ему взглянуть на о. Леонида, как он его всего насквозь увидит. Вот однажды этот помещик приехал к старцу когда у того было много посетителей, и входит в его келлию. Ростом он был высокий и телом тучный. Отец Леонид имел такой обычай: когда хотел произвести на кого-нибудь особое впечатление, то загородит глаза рукою, приставив ее ко лбу козырьком, как будто рассматривая какой-либо предмет на солнце. Так и при входе этого помещика он поднял левую руку и говорит: «Эка остолопина идет! Пришел насквозь увидеть грешного Леонида, а сам, шельма, 17 лет не был на исповеди и у Св. Причастия». Помещика эти слова старца так поразили, что он затрясся, а после плакал и каялся, что он, грешник неверующий, действительно, 17 лет не исповедовался и не причащался Св. Таин.

Был еще такой случай. Один из помещиков, благодетельствовавший монастырю и посещавший его изредка, жил в явной связи с крепостною своею женщиною до старости, хотя от своей законной жены имел уже детей взрослых и женатых. Наслышавшись о старце Леониде, который многих принимал на исповедь, помещик через настоятеля о. Моисея просил у о. Леонида позволения исповедоваться у него. Старец отказал, к немалому оскорблению помещика, который стал просить и о. Моисея, и других лиц, близких к старцу, быть ходатаями за него пред отцом Леонидом. После вторичной просьбы старец неохотно согласился, сказавши, что не отвечает за последствия. Помещик исповедался и не был допущен старцем до Св. Причастия. Можете себе представить огорчение и стыд гордого барина, привыкшего на всех смотреть свысока и не знавшего никогда ни в чем себе противодействия! К еще большему его стыду, сопровождавшая его замужняя дочь его готова была благодарить великого старца за такое решение. Еще раз помещик попытался просить о. настоятеля о заступничестве, но тот отказался и по совести, и потому, что знал непреклонность в таких случаях старца. Что же произошло потом? Помещик, возвратившись домой, через месяц или менее разорвал свою многолетнюю незаконную связь, к общей радости своей законной семьи.

Два последних случая особенно ясно показывают нам великое нравственно-воспитательное значение истинного старца. Какую надо было иметь силу и глубину веры, какую независимость и неподкупность духа, какую твердость убеждения, чтобы сломать и растопить, как воск, толстую и твердую кору гордости и сластолюбия, сковавшую сердца таких людей, как вышеупомянутые помещики! Из окружающих их лиц, из белого духовенства, конечно, никто не посмел бы и заикнуться произнести те слова, которые ничтоже сумняся высказал старец. А если бы и произнес, они произвели бы совсем не такое впечатление. В устах же старца они вызывали смягчение сердца, заставляли плакать, производили нравственное обновление, вызывали глубокий нравственный перелом.

Особенно близок был о. Леонид к простому народу, жалел его, любил и был им взаимно горячо любим и почитаем. Он всегда был осаждаем толпой крестьянок и крестьян, которые несли к нему все свои скорби и нужды.

Он, если можно так выразиться, стоял у самого народного сердца, слушал его биение, то радостное, то скорбное. И простой народ разносил молву о своем любимом старце далеко за пределами Калужской губернии.

Так же близко стоял о. Леонид и к монахиням многих женских монастырей. Под его руководством и там утвердилось старческое окормление, и многие монахини научились внимательно относиться к своей внутренней жизни.

Однако, по слову Псалмопевца, «многи скорби праведнику», и о. Леониду пришлось перенести в Оптиной пустыни немало скорбей. Нашлись иноки, которые в правиле откровения помыслов усмотрели злоупотребление Таинством Исповеди, в приеме многочисленных посетителей, особенно женского пола, увидели нарушение схимнических обетов, в помазании болящих освященным елеем ― горделивую притязательность на дар чудотворения. И вот полетели доносы и жалобы в Калугу, к тогдашнему преосвященному Николаю, а также и в консисторию. Некоторые духовники женских обителей со своей стороны жаловались, что о. Леонид своею проповедью откровения помыслов старцам и старицам умаляет авторитет духовников, заводит новшество и даже ересь.