Преподобный Амвросий - страница 31

стр.

Таким образом, несмотря на столь молодые годы о. Амвросия, земная деятельность его, по обычным человеческим соображениям, казалась уже совершенно закончившейся. Разбитый тяжкою болезнью, признанный неспособным ни к какому полезному труду, он должен был доживать свой век инвалидом на иждивении приютившей его обители. Но, видно, мысли наши ― не мысли Божии, и пути наши ― не пути Божии. То, что человеческому рассуждению представлялось концом жизни и деятельности, на самом деле было, быть может, началом, зародышем и основанием новой, истинной, высокой жизни. На о. Амвросии исполнялись слова Господа «аминь, аминь глаголю вам, аще зерно пшенично пад на земли не умрет, то едино пребывает: аще же умрет, мног плод сотворит» (Ин. 12, 24).

Эта тяжкая и продолжительная болезнь была, в действительности, лишь новым действием Промысла Божия, столь явно обнаруживавшегося в жизни о. Амвросия. Подобная же тяжкая болезнь, перенесенная им в семинарские годы, впервые заставила его серьезно подумать о монашестве.

Промысл Божий привел его к Троекуровскому старцу Илариону, внушил ему желание побывать у св. мощей преп. Сергия, направил его путь в Оптину пустынь и поставил его здесь под духовное руководство великих светильников истинного монашества о. Леонида и о. Макария.

И вот, когда в душу о. Амвросия глубоко запало посеянное этими старцами семя духовной жизни, Промысл Божий находит необходимым как бы отстранить о. Амвросия от всякого рода общественной деятельности, приковать его к одру болезни, удалить от него все внешние впечатления, поставить его лицом к лицу лишь со своими страданиями и с Богом… Для чего? Для того, чтобы воспринятое им в свою душу семя новой жизни растворилось там, переработалось, вошло, так сказать, в его плоть и кровь, пустило там ростки и корни и стало живым достоянием всего его нравственного существа.

А этот процесс восприятия божественной жизни требует прежде всего от человека сознания своего бессилия, своей беспомощности, своего ничтожества и всецелого упования лишь на милость Божию. Спаситель говорит: «Аще кто хочет по Мне идти, да отвержется себе, и возьмет крест свой, и по Мне грядет». Сродниться со Христом, испытавшим всю горечь крестных страданий, можно только путем страданий. Человек, не испивший этой горькой чаши, никогда не постигнет истинной глубины христианства, никогда не сумеет понять и облегчить чужое страдание.

Отцу Амвросию, будущему целителю больных душ человеческих, необходимо было самому пройти через горнило болезней и страданий, да быв искушен сам, мог бы и искушаемым помощи, ибо, по преданию старчества, муж неискушен ― неискусен. Нужно прибавить при этом, что о. Амвросию, как человеку образованному, умному, деятельному, угрожала, если бы он был здоров, опасность пойти обычным путем монашеского служения, т. е. занимать те или другие внешние монашеские должности, постепенно поднимаясь по их лестнице, а это могло бы помешать ему развиться в полную меру старческого служения… Тяжкая болезнь и исключение из штата обители заградили ему путь внешнего возвышения и всецело направили его жизнь на путь внутреннего духовного развития. Кто не усмотрит в этом премудрого и благостного действия Божественного Промысла?!

Что о. Амвросий после своей тяжкой болезни действительно оказался уже подготовленным для старческого служения, это видно из того, что с этого времени о. Макарий начинает многих направлять к нему для духовного руководства, несмотря на его сравнительную молодость.

Проведя на одре болезни около полутора лет, о. Амвросий, к общему удивлению, начал поправляться. В летнюю пору 1848 года он в первый раз вышел на воздух. «Помню, ― рассказывал он об этом, ― в летний ясный, тихий день вышел я впервые из келлии и побрел, опираясь на палку, едва передвигая ноги, по дорожке за сажелкой. (Это самая уединенная дорожка внутри скита, вдоль восточной стены.) Первый навстречу мне попался игумен Варлаам (бывший Валаамский настоятель). „Ну что, ― спрашивает, ― поправляешься?“ ― „Да, вот, ― отвечаю, ― слава Милосердому Богу, ― оставил на покаяние“. Отец игумен остановился и, глядя на меня, начал говорить смиряющим тоном: „А что ж, ты думаешь, ― лучше что ли будешь? Нет, не будешь лучше: хуже, хуже будешь“»… Вспоминая эти слова, о. Амвросий приговаривал: «Вот теперь и сам вижу, что стал хуже».