Преподобный Амвросий - страница 43

Дорожа молитвенным уединением и нуждаясь по временам в отдыхе, ввиду непрерывного наплыва посетителей и своих тяжких болезней, о. Амвросий имел обыкновение каждое лето проводить некоторое время на уединенных монастырских дачах в глубине леса.

В 1869 году его почитатели задумали устроить для него удобное помещение на одной из таких уединенных монастырских дач. Начало этому делу положено было следующим образом. В сопровождении своего секретаря о. Климента, письмоводителя обители о. Михаила (Струкова) и маленького сынишки последнего, Евгения, о. Амвросий прибыл на место, назначенное для постройки келлии. Обратившись к своим спутникам, старец сказал: «Благословите, братие, келлию здесь построить». Все молчали. Тогда старец, взяв руку мальчика, перекрестил ею назначенное место и заставил его повторять за собою слова: «Во имя Отца, и Сына, и Св. Духа. Аминь. Бог благословит на добро здесь пожить».

К следующему лету лесная батюшкина келлия была готова. Тринадцатого июля вечером о. Амвросий перебрался в новое помещение. Первым делом старца было освятить новое место пребывания молитвою. Было совершено всенощное бдение Божией Матери, св. Иоанну Предтече и св. Амвросию Медиоланскому. На другой день утром был отслужен молебен Спасителю, свт. Николаю Чудотворцу, преп. Макарию Египетскому и св. благоверному князю Александру Невскому. Была прочитана молитва на освящение дома, и все помещение было окроплено св. водою. Сюда, в это уединенное местечко, несколько лет кряду, старец Амвросий уезжал из скита, стараясь избирать неделю с будничными днями, и гостил здесь дней пять-шесть.

Один из духовных сыновей о. Амвросия, писатель К. Н. Леонтьев, так описывает это летнее местопребывание старца.

«В семи верстах от Оптиной, в лесной глуши, есть дача, на которую ездит иногда отдыхать от многолюдства давно уже изнемогающий оптинский старец отец Амвросий. Там на небольшой зеленой лужайке построена простая, чистая и просторная изба; в ней по нескольку дней проводит от времени до времени о. Амвросий. Люди, однако, и там находят его. Когда я посетил в первый раз Оптину, я должен был ехать на эту дачу, чтобы передать духовнику письма, которые у меня были к нему с Афона[51]. Вокруг избы на лугу уже было довольно много народа: монахи, крестьяне, крестьянки, монахини, дамы. Длинные жерди на столбиках были заложены со всех сторон, чтобы все разом не теснились к старцу и не мешали ему беседовать тихо с тем, кого он уже позвал. Все терпеливо ждали: иные сидели на траве, другие стояли, облокотившись на жерди, в надежде, что старец, проходя мимо, благословит их или скажет хоть два каких-нибудь слова. Многие, имея какое-нибудь дело, желали только одного, чтобы при начале этого дела старец молча перекрестил их. Больше ничего. Для этого многие приходят издалека. Было очень жарко. Болезненный старец в это время ходил тихонько по лугу под большим полотняным зонтиком и разговаривал с каким-то мужиком. Они беседовали долго. Когда очередь дошла до меня, то старец, уже утомленный ходьбой, позвал меня в комнату…»

С особенным радушием старец принимал у себя в лесной келлии приходивших навестить его близких к нему монахов. Придут, бывало, на вечер человека два. Их там угостят скромным ужином. Уснут усталые путники, и старец уже не велит будить их рано, даже и для слушания утреннего правила. Когда гости встанут и, прослушав вместе со старцем часы, подойдут к нему под благословение с извинением, что проспали утреню, он отечески снисходительно скажет: «Ну, уж мы гостей не беспокоим». В другой раз, когда также пришли к старцу на дачу монахи из Оптиной, и наутро главный келейник стал, было, будить их на правило, о. Амвросий с огорчением сказал ему: «Дурак! Разве к тебе сюда молиться идут? Они и в монастыре намолятся; а им нужно отдохнуть». Такова была любовь старца!

Одним из любимых гостей о. Амвросия в его лесной келлии был послушник Елисей, пятьдесят два года проживший в обители и все время отказывавшийся от всяких монастырских повышений и отличий. Он жил в версте от старцевой дачи в маленькой хатке-караулке, караулил лес. Этому рабу Божию о. игумен Исаакий предлагал однажды постричься в мантию или хотя бы в рясофоры и даже требовал этого с угрозою. «Иначе, ― говорил он, ― я пошлю тебя в кухню!» ― «А вот мне, ― отвечал Елисей, ― и рясофор!» ― «Я тебя на поклоны поставлю!» ― «А вот мне и мантия!» Пребывая долгое время в лесном уединении, Елисей и сам сделался как бы дитя природы. Лесных птичек зимою он из рук кормил. Выйдет на воздух, посыплет себе на голову, на бороду, на руки конопляного семени, и лишь только проговорит: «Птички, птички, птички!», как со всех сторон налетят они на него, ― какие сядут на голову, на бороду, какие на руки, и всего его облепят. Умер он в глубокой старости, в монастырской больнице. Перед кончиною, когда братия обращались к нему со словами утешения и ободрения, он отвечал: «Слава Богу! Он и здесь утешал меня, ― даровал мне любить, восхвалять и прославлять Его! С Богом и здесь и там ― везде хорошо. С нами Бог, разумейте языцы, яко с нами Бог!»