Прерванное молчание - страница 11

— И что ты теперь думаешь делать? — Вдруг так кстати спросила Дороти.

— Я хочу поговорить с его матерью, — ни секунды не задумавшись, ответил я.

— С его матерью? — Глаза Дороти округлились.

Она предположила, что я уже готов был уехать домой и бросить это гиблое дело, но я и не думал сдаваться.

— Да, я хочу поговорить с этой Джиной Стоун. Она же живет где-то неподалеку?

— Да, но она отказалась даже в суде выступать и, вообще…

— Так пусть теперь со мной поговорит, — перебил я. — Пусть попробует объяснить свое свинское поведение! Мы тут как два благородных рыцаря-идиота, пытаемся взять непреступную крепость под названием Эрик Стоун, а она… Где она? Хоть раз она навестила своего сына? Пусть он последний подонок, пусть конченый псих, но она же мать, в конце концов!

Я был действительно возмущен, и с каждым произнесенным словом негодование мое росло.

— Погоди-погоди, — быстро заговорила Дороти. — Так ты не бросаешь это дело?

— Нет. Пока нет.

— Позволь узнать причину?

— То, как парень отреагировал на мои слова, — я задумался, ведь на самом деле, не ожидал такой истерики. Я хотел лишь поставить его на место, кольнуть побольнее и заставить замолчать.

— Ты думаешь, его мать что-то знает?

— Я думаю, там что-то не так. Но если ошибаюсь, Дороти, я умываю руки.

Она понимающе согласилась, и на этом мы расстались.

Узнать адрес матери Эрика не составило труда — все было в полицейских отчетах. Честно признаюсь, когда ехал к ее дому, понятия не имел, о чем с ней говорить. Даже сейчас я не могу с уверенностью сказать, что ожидал от нее услышать. Думаю, я все же соврал Дороти, стараясь показаться более профессиональным и не выдать личное отношение. Реакция Эрика, конечно, была чересчур резкой, но я совершенно не знал, что она может означать. Этот парень был агрессивным преступником, да еще, к тому же, с маниакально-депрессивными замашками — от него можно было ожидать чего угодно, но, тем не менее, я был уверен, что семейная жизнь Стоунов — настоящая помойка, в которую любой дворовый пес мог бы радостно зарыться с головой.

Я подъехал к небольшому дому на окраине. Краска на стенах и входной двери потрескалась и облетела, занавески на окнах выгорели, деревянное крыльцо и ступеньки были некрашеные и подозрительно поскрипывали под ногами. К дереву, растущему во дворе, были неумело прилажены пластиковые качели, на которых, как было видно, давно никто не качался. Газон зарос сорняками; дорожка, ведущая от проезжей части к дому была грязная; тут и там валялись отлетевшие от нее куски старого асфальта. Я подошел и нажал кнопку звонка — он оказался сломанным. Тогда я постучал в дверь. Через некоторое время послышался тихий голос.

— Кто там? — Спросила Джина Стоун, не отодвигая занавески, закрывавшей мутное стекло.

— Меня зовут Фрэнк Миллер, я судебный психиатр и пришел поговорить о вашем сыне Эрике.

— Что случилось? — Ответила она, открывая дверь. — Я же говорила, что не буду давать никаких показаний.

Мать Эрика казалась приятной на первый взгляд женщиной, хотя лицо ее выглядело изможденным, а глаза — как будто потухшими. Она предстала передо мной в стареньком домашнем платье в горох и накинутой поверх вязаной кофте с вытянутыми от многочисленных стирок рукавами. Волосы ее были не уложены, в них слишком явно проглядывала седина.

— Да, знаю, — начал я. — Но я не собираюсь уговаривать вас выступать в суде, мисс Стоун…

— Проходите, — неловко сказала она, как будто стесняясь собственного дома.

Мы проследовали в небольшую неубранную гостиную. Там на диване сидела, перебирая что-то в руках, молодая девушка лет восемнадцати, которая, едва я вошел, быстро поднялась с места и поспешила наверх. Мисс Стоун же вела себя так, как будто никакой девушки и вовсе не было.

— Присаживайтесь, мистер… — она не запомнила моего имени, но это для меня было привычным делом.

— Миллер, — напомнил я.

— Да, простите, мистер Миллер. Хотите чай или лимонад?

— Нет, благодарю вас, — я сел на старый деревянный стул и достал блокнот.

Вообще, я не любил ничего записывать. Если того требовала ситуация, я предпочитал пользоваться диктофоном. Блокнот был, скорее, для придания важности.