Преступление и совесть - страница 9
— Аж туда?.. — удивился Мандзелевский.
— Делай, как я сказала. — И, помолчав, добавила: — Так надо.
— Ну, веди, коль надо, — согласился Колька-матросик и, изловчившись, взвалил ношу на плечи.
В непроглядной темноте они двинулись вдоль Половецкой улицы, вскоре вышли на Нагорную, повернули направо и пошли по направлению к ярам. Колька споткнулся и выругался. Вера и сама едва ноги передвигала, часто хваталась за его шинель, чтоб не свалиться в яр. Наконец они выбрались на глинистую площадку. Тьма сгущалась. Ветер остервенело свистел в ушах.
— Сюда, — Вера потянула Мандзелевского, теперь уже следовавшего за нею. — Стой, — прошептала она. — Положи его пока здесь. Вот тебе спички, пройди-ка в пещеру.
— Один?
Мандзелевский коснулся руки Веры, и та ухмыльнулась:
— Такой смелый налетчик, а темноты боишься… Трусишь, матросик? — насмешливо спросила она.
Он молча шагнул вперед, и вскоре Вера заметила внутри пещеры мерцающий бледный язычок пламени. Затем огонек подплыл ближе — и вот Мандзелевский уже рядом.
— Пошли, — сказал он и потащил тюк за собой.
Еще минута — и обоих окутал холодный и сырой мрак пещеры. У небольшого выступа в стене они остановились: здесь мальчик обретет свое пристанище…
Чеберяк вывалила из ковра труп и прислонила его к стене, напялив измятую фуражку на изуродованную голову. Еще одной спичкой они осветили тело. Руки мальчика были распростерты по стене.
Свернув ковер, Вера сунула его Мандзелевскому и тихо шепнула:
— Теперь пойдем ко мне, чайку попьем. Муж на ночь ушел, дежурит сегодня.
Мандзелевский страшно обрадовался. Достойная награда за труды!
На следующий день Вера должна была встретиться с Голубевым. О, она знает, о чем говорить с ним! С первой встречи Чеберяк безошибочно уловила в нем ненависть к евреям. «Приходите к нам в редакцию „Двуглавого орла“, — сказал он, — Большая Житомирская, тридцать».
— Ну, Коленька, Коля! — будила Вера Мандзелевского.
Матрос спал, натянув на голову одеяло, из-под которого торчали одни только кудри. Но вот он потянулся, раскрыл глаза. Вера тормошила его все настойчивее:
— Скорее, убирайся, муж вот-вот вернется, — Вера глянула на часы, подаренные братом.
Как бы в подтверждение ее слов часы пробили восемь раз.
— Торопись, матросик, — улыбнулась Вера. Она нагнулась над ним, касаясь округлыми голыми руками его лица.
Спросонья он обнял Веру и что-то промямлил.
— Ты что, вставать не хочешь? А ну-ка… — она быстро стянула с него одеяло.
Мандзелевский лежал в кремовом шелковом белье. Глаза его были открыты.
— С ума спятила, Верка?
— Я прошу тебя, вставай, муж скоро придет, — сказала Вера. — Не нужны мне скандалы…
Мандзелевский подскочил точно ужаленный, через несколько минут он уже стоял в своей безупречной студенческой форме и приглаживал волосы щеткой. Стоя проглотил бутерброд, запил холодным чаем и недовольно поморщился:
— Холодный. Трудно было согреть?
— Времени в обрез.
Мандзелевский набросил студенческую шинель и, не простившись, пошел к выходу.
— Постой, матросик! Где думаешь быть вечером?
— Собираюсь поехать в Херсон к своему дружку.
— Сегодня?
— Да. А что?
— Не уезжай. Лучше ко мне приходи.
Каким-то внутренним чувством Чеберяк угадывала, что Колька еще понадобится… Может, до вечера найдут мальчишку в пещере. Пусть уж будет рядом, кто знает, что и как…
После ухода матросика Верка приступила к своему туалету. Достала из ящика крем для лица, привезенный из Вены знакомой дамой, принялась втирать его легкими движениями пальцев. По комнате разлился приторный запах.
Придирчиво разглядывая свое лицо в зеркале, Вера припудрила раскрасневшиеся щеки. В глазах зажглись озорные огоньки — она знала, как заинтересовать мужчину…
Закончив туалет, Чеберяк затянулась в шелковое, черное с бордо, платье. «Теперь, — подумала она, — можно рассчитывать на успех даже у самого красивого артиста…»
Эта простая, но хитрая женщина играла в жизни самые разнообразные роли, часто выдавала себя то за пианистку, то за акушерку. Но как бы она ни маскировала свою внешность гримом и туалетами, скрыть внутреннюю пустоту и цинизм ей не удавалось. Стоило ей только открыть рот, как становилась очевидна ее сущность.