Преступник - страница 13

— Вымыла, милый, — закручинилась хозяйка и в успокоение предложила: — Чайку не выпьешь? С клубничным вареньем?

— С остатками из-под вора, то есть от вора? — усмехнулся Леденцов. — Где у вас тут телефон?

Старушка виновато засуетилась и провела его в переднюю, к полке. Он набрал номер. Голос у Петельникова был ждущий и тревожный.

— Товарищ капитан, все цело. Но преступник съел полбанки клубничного варенья.

Леденцов не знал, как он почувствовал и чем, но в эту короткую паузу от капитана потекла слаботочная радость.

— Теперь мы его поймаем, — вздохнул Петельников.

— Как?

— Сделаем анализ варенья. Попроси-ка у хозяйки пару баночек.

— Я серьезно, товарищ капитан…

— Леденцов, это подросток.

Еще когда говорил по телефону с Леденцовым, еще не положив трубки и не глянув на карту, еще ничего не обдумав и не решив, он уже прилип мыслью к этой восьмилетке, единственной в микрорайоне…

Петельников медленно взошел по лестнице на второй этаж с неожиданным чувством — не то мысль философская, не то печаль.

Все школы похожи. Уроковой тишиной, длинными коридорами, запахом натертых и перетертых полов… Давно ли он кончил школу? Как давно он кончил школу…

Шли уроки. Петельников намеревался начать с директора, а еще лучше — с завуча. Вполне возможно, что кто-нибудь из них свободен. Он побрел, разглядывая двери.

В темном тупичке сопели. Он стал, намереваясь спросить про канцелярию или учительницу.

— Отпусти, — попросил слезный голос.

— А будешь про меня трепать?

Петельников пригляделся. Длинный костистый парень, растопырившись по-паучьи, душил приемом второго, щупленького.

— Отпусти, — уже с хрипотцой попросил щуплый.

— Отпусти, — попросил и Петельников.

Костистый глянул на постороннего без интереса и задышал настырнее, видимо вжимая свои тренированные кисти. Петельников ухватил его за шиворот без всяких приемов и так рванул на себя, что парень с картонной легкостью оказался перед его лицом.

— Я не учитель, могу и оплеуху дать, — разъяснил Петельников.

— Не имеете права, — смекнул костистый, что нарвался на силу, и поэтому вспомнил о законе.

— Кто это тебе сказал?

— На правоведении. Бить нельзя.

— Разве я бить собираюсь? И разве на правоведении не сказали, что каждый гражданин обязан вступаться за жизнь и здоровье другого гражданина?

— Какого гражданина? — не понял костистый, тараща глаза и отдуваясь.

— Которого душил.

— Это Чулюка, отличник.

— Отличники тоже люди.

— У нас поединок, — нашелся парень.

— А он согласен? — Петельников поискал взглядом убежавшего Чулюку. — А силы равные? А весовая категория одна?

— Он без весовой категории заслужил…

— За что же?

— Я с бабкой живу, — насупился парень. — Она часто в школу приходит. А он ее обзывает Ром-бабой.

— Почему же Ром-бабой?

— Меня Ромкой зовут…

Звонок школу разбудил. Вокруг сразу заклубились какие-то группки, стайки, цепочки и повлекли этого Ромку в даль коридора. Петельников стоял, оглушенный непривычным гомоном. Вернее, забытым, а теперь всплывшим из отстойников памяти и задевшим той грустью, которая прикоснулась к нему еще на лестнице.

— Вы кого ищете? — спросила пожилая женщина, — конечно, учительница и, конечно, математичка, что Петельников определил по какой-то геометрической строгости лица.

— Директора или завуча…

— Обе в роно.

— Пожалуй, мне нужны классные руководители восьмых, — отмел он все другие классы. — Я из милиции.

— Пойдемте в кабинет…

Они оказались, видимо, в учительской, в уютном уголке под портретом Макаренко, в низких мягких креслицах вокруг журнального столика — только кофе не хватало. Петельников не то чтобы развалился, но сел вольготно, коли выпало редкое время отдохнуть в мягкой мебели. Да и разговор предстоял сложный. Но трое классных руководительниц — та, которая его привела, еще одна пожилая и третья, лет тридцати, — не сели, а полуприсели, как на жердочки, готовые сорваться и бежать. И он вспомнил, что у них всего лишь десятиминутная перемена.

— Что случилось? — спросила первая, приготовившись к дурной вести и заранее опечалившись.

Петельников не любил рассказывать о преступнике до конца следствия; тем более об этом, о непонятном и еще не пойманном.