Превыше свободы и чести - страница 21

Подобные примеры можно обнаружить и в речевом поведении. Мы даём положительное подкрепление речевой деятельности людей - мы платим им за чтение вслух, за чение лекций, за исполнение ролей в фильмах и театрах - но при этом мы похвалой даём подкрепление за то, что озвучивается, а не за само говорение. Предположим, кто-то делает важное заявление. Мы считаем его заслугу минимальной, если он просто повторяет то, что только что сказал другой оратор. Если он читает по бумаге, то мы оцениваем его заслуги немного повыше - в частности, "знание, как читать." Если он "говорит по памяти," то есть когда не обнаруживается действия никакого стимула во время речи, то мы ставим ему в заслугу уже "знание сути заявления." А вот если оказывается, что содержание заявления является его "оригинальным творчеством", в котором нет ничего заимствованного из речевого поведения кого-либо другого, то это считается максимально возможной заслугой.

Мы хвалим исполнительного ребенка больше, чем такого, которому приходится напоминать об обязанностях, потому что напоминания - это самая очевидная особенность временнЫх факторов подкрепления. Мы больше уважаем человека, умеющего считать "в уме", чем того, кто делает те же вычисления на бумаге, потому что стимулы, управляющие последовательными шагами выполнения арифметических действий, очевидны на бумаге. Физик-теоретик пользуется бóльшим уважением, чем физик-экспериментатор, поскольку деятельность последнего безусловно зависит от лабораторных наблюдений и экспериментов. Мы больше хвалим тех, кто ведет себя хорошо без присмотра, чем тех, кто нуждаются в присмотре, а также тех, кто свободно говорит на иностранном языке, чем тех, кому приходится заглядывать в грамматику и словарь.

Мы признаём эту любопытную зависимость похвальности действий от незаметности управляющих ими условий, когда мы скрываем это управление, чтобы избежать неуважения или претендовать на уважение, которого на самом деле не заслуживаем. Генерал делает все возможное, чтобы сохранить своё достоинство, когда его везут в джипе по пересеченной местности, а флейтист продолжает играть, несмотря на то, что муха ползает по его лицу. Мы боимся чихнуть или рассмеяться в торжественных случаях, а после того, как сделаем глупый промах, пытаемся делать такой вид, как будто мы его не сделали. Мы терпим боль, не морщась, мы едим воспитанно, хотя и голодны, мы без суеты и спешки берем со стола деньги, выигранные в карты, и мы рискуем обжечься, медленно проглатывая горячее блюдо. (Д-р Джонсон взбунтовался против этого: выплюнув полный рот горячего картофеля, он крикнул своим изумленным сотрапезникам: "Только дурак проглотил бы это!") Иными словами, мы избегаем ситуаций, угрожающих нашему достоинству.

Мы стараемся производить хорошее впечатление, маскируя или пряча факторы, управляющие нашим поведением. Диктор телевидения читает текст с листа, который находится за камерой, и преподаватель заглядывает тайком в свой конспект; нам кажется, что оба говорят по памяти или экспромтом, тогда как на самом деле (что гораздо менее похвально) они читают шпаргалки. Мы стараемся создать "выгодное впечатление", выдумывая менее настоятельную причину нашего поведения. Мы пытаемся "не ударить в грязь лицом", приписывая свое поведение ложным - менее очевидным или менее вынуждающим причинам, делая вид, например, будто нам в противном случае ничего не грозит. По примеру "святого" Иеронима, мы делаем добродетель из необходимости, делая то, что мы вынуждены делать, но делая вид, как будто мы вольны не делать этого. Мы скрываем принуждение, делая больше, чем требуется: "Если кто-то заставляет вас идти одно поприще, идите с ним два." Мы стараемся избежать позора из-за предосудительного поведения, утверждая, что его вызвали непреодолимые причины; Шодерло де Лакло заметил в повести Опасные связи, что "женщина должна иметь оправдание того, что отдалась мужчине. Что может быть лучше в этой ситуации, чем делать вид, что уступаешь сильному?

Мы укрепляем нашу репутацию, ставя себя в ситуации, в которых люди обычно ведут себя недостойно, но при этом воздерживаясь от недостойного поведения. Мы ищем условия, при которых определенное поведение получает положительное подкрепление, а затем отказываемся вести себя так; мы заигрываем с искушениями, как аскет в пустыне, выпячивающий до максимума добродетельность своего "умерщвления плоти", устраиваясь так, чтобы поблизости были красивые женщины и вкусная еда. Мы продолжаем бичевать себя, уподобляясь флагеллантам, когда мы могли бы легко прекратить это, или выбираем судьбу мученика, когда мы могли бы её избежать.