Презрение - страница 10
В эту минуту Эмилия прошла мимо меня, направляясь в гостиную. Почти непроизвольно я приподнялся и, схватив ее за руку, сказал:
— Пойди сюда… Я хотел бы поговорить с тобой.
В первое мгновенье она сделала шаг назад, но тут же уступила и присела на кровать, правда, на некотором расстоянии от меня.
— Поговорить? О чем ты хочешь со мной поговорить? Не знаю почему, но у меня тревожно сжалось сердце. Возможно, это была робость, чувство, которого до сих пор в наших отношениях не было и которое, как мне казалось, больше, чем что-либо, указывало на происшедшую перемену.
— Да, поговорить, сказал я. Мне кажется, что-то у нас изменилось.
Эмилия взглянула на меня и спокойно ответила:
— Не понимаю… Почему изменилось? Ничего не изменилось.
— Я-то не изменился, а вот ты да.
— Вовсе я не изменилась… Я такая же, как была.
— Раньше ты любила меня больше… Ты огорчалась, когда я уходил и оставлял тебя одну… А потом, тебе не было неприятно спать со мной… наоборот.
— Ах, вот в чем дело! воскликнула она, но я заметил, что в голосе ее уже не было прежней уверенности. Я так и знала, что ты вообразишь что-нибудь такое… Чего ты ко мне пристал? Я не хочу спать с тобой просто потому, что хочу высыпаться, а когда мы спим вместе, мне это не удается, вот и все.
Странно, но теперь я вдруг принял ее доводы, и мое скверное настроение быстро рассеялось: оно растаяло, как воск подле огня. Эмилия сидела рядом со мной в измятой рубашке, сквозь которую просвечивало ее тело; я желал ее, мне казалось непонятным, почему она не замечает этого, почему она не умолкнет и не обнимет меня, как бывало прежде, стоило лишь встретиться нашим взволнованным взглядам. С другой стороны, это желание вселяло в меня надежду не только на то, что во мне пробудится прежнее влечение к Эмилии, но и что оно вызовет у Эмилии ответное чувство ко мне.
— Если ничто не изменилось, докажи мне это, тихо сказал я.
— Но я же доказываю тебе это ежедневно, ежечасно.
— Нет, сейчас.
Я привстал и, почти грубо схватив ее за волосы, хотел поцеловать. Эмилия позволила привлечь себя, но в последний момент легким движением головы уклонилась от поцелуя, так что губы мои коснулись лишь ее шеи.
— Ты не хочешь, чтобы я тебя поцеловал? спросил я, выпуская ее из объятий.
— Не в этом дело, все с тем же безразличием проговорила Эмилия и поправила волосы. Если бы речь шла только о поцелуе, я охотно поцеловала бы тебя… Но ты же не ограничишься этим… А теперь уже поздно.
Ее рассудительность и холодность обидели меня.
— Ну, для этого никогда не поздно. Я опять попытался поцеловать Эмилию и, взяв ее за руку, привлек к себе.
— Ой! Ты сделал мне больно! воскликнула она.
Я едва коснулся ее; прежде, в пору нашей любви, случалось, что я душил ее в своих объятьях, и все-таки у нее не вырывалось даже стона.
— Раньше тебе не бывало больно, разозлившись, сказал я.
— У тебя не руки, а клещи, заметила Эмилия, ты совсем не считаешься с этим… Теперь у меня останется синяк.
Все это она произнесла равнодушно и без всякого кокетства.
— Ну так как, спросил я резко, хочешь ты меня поцеловать или нет?
— Пожалуйста. Она привстала и по-матерински коснулась губами моего лба. А теперь пусти меня, я хочу спать… Уже поздно.
Я ничего не мог понять. Я снова обнял ее за талию.
— Эмилия, сказал я, наклоняясь к ней, так как она отстранялась от меня, я хотел, чтобы ты поцеловала меня не так.
Она оттолкнула меня и повторила, но теперь уже сердито;
— Пусти меня… Мне больно.
— Неправда, не может быть, пробормотал я сквозь зубы, сжимая ее в объятьях.
На этот раз Эмилия высвободилась несколькими сильными, резкими движениями, встала и, словно вдруг решившись, сказала мне в лицо:
— Если тебе так уж приспичило, пожалуйста… Но не делай мне больно, я не желаю, чтобы со мной грубо обращались.
Во мне все оборвалось. На этот раз голос Эмилии звучал холодно, сухо, в нем не было даже намека на чувство. На мгновение я замер. Я сидел на кровати, зажав руки между коленями, опустив голову. До меня снова донесся ее голос:
— Если ты действительно хочешь, я буду твоей… Хочешь?
Не поднимая головы, я тихо ответил: