Приёмыши революции - страница 5

стр.

— А вам не будет неприятностей за то, что вы говорите сейчас со мной? Разве вам не запрещено тоже разговаривать с нами?

Он слегка улыбнулся — до того ей не представлялось, чтоб он и улыбаться был способен, хотя Ольга раз и говорила, что, проходя мимо караульной комнаты, видела, как он шутил и смеялся вместе со всеми, однако было это один раз и могло ведь ей и почудиться.

— Если только вы не донесёте на меня, Анастасия Николаевна, может быть, всё и обойдется, — насмешливо ответил он.

Она, чувствуя, что покрывается краской до корней волос, готова была уже сей же момент вылететь прочь из комнаты, но почему-то осталась на месте.

— Не донесу, — она постаралась говорить как можно более ровно, невозмутимо, чуть вздёрнув подбородок — иногда удобно, что тебя воспринимают ещё как дитя неразумное, меньше спросу, — просто не донесу, хотя и хотелось бы кое о чём попросить взамен. Но не буду.

— О чём же?

— Рассказать ещё о тех молодых людях, о которых вы говорили сейчас. В чём они обвинялись и… что было дальше.

— Зачем вам это?

— Узнать о перенесённых ими… и вами страданиях. Чтобы понять, за что вы так ненавидите нас.

Он говорил о своей жизни, это ясно, однако ей хотелось, как ни понимала она дерзость и, наверное, даже возмутительность для него этого её порыва, знать больше — где, когда это было, в чём он обвинялся и как получил свободу…

— С чего же вы решили, что вас непременно ненавидят? Ненавидят, верно, всем сердцем старый несправедливый строй, а вас — как его представителей и носителей, но лишь в силу недостатка сознательности. Обвинять в преступлениях против рабочего класса, против всего трудящегося народа, можно б было вашего отца, допустим, мать, но не вас, вашего брата и сестёр. Вы — такие же жертвы низверженного режима, и те, кто ненавидит вас, безбожно льстят вам. Вы лишь марионетки, разряженные куклы, заложники своей среды, своего воспитания. Разумеется, в будущем вы стали бы соучастниками преступлений, которые творились до вас и творились бы после вас, потому что ваша среда, ваше воспитание не оставили бы вам иного выбора.

Эти слова ещё долго звучали в её голове, когда она вернулась к себе, когда сидела, якобы за книгой, на своей кровати, не желая показывать сёстрам своё лицо, бурю своих мыслей. Больше не возмущения даже — обиды, досады. «Кукла»… Неужели он в самом деле считает её разнеженной, чванливой принцессой из сказок? Да непохоже, иначе б он тогда говорил… и легче б было просто плюнуть на его слова, они не задевали бы, как не задевают глупые матершинные частушки, которые распевают курящие в саду солдаты. Разве виновата она в том, кем она родилась? О нет, впрочем, он о вине и не говорил… Только от этого не легче…

13 июля, суббота, позже

Рябой, немного грузный дежурный поднял от газеты больше усталый, нежели раздражённый взгляд.

— Что, в сортир, что ли? Разбегались… Ладно, пойдём.

Мария улыбнулась мелькнувшей в дверном проёме Анне Степановне, но не знала, заметила ли та её.

Они едва только успели пересечь столовую, как из коридора выступил молодой белобрысый солдат, двинулся навстречу, широко раскрыв объятья:

— Отчего же Машка,
Дочка Николашки,
Кажет свои ляжки
Только гаду Пашке?

Девушка побагровела.

— У вас, молодой человек, конечно, несомненный талант стихотворца, однако ваши фривольные намёки мне странны! Дайте пройти, прошу.

— Отчего ж странны-то? И ничего не намёки, — солдат сделал попытку обнять её за талию, — это известно, что Пашку Скворца из-за тебя, красавица, сюда не допускают больше, да и Ваньке Скороходову из-за тебя влетело… А я не хуже, смею заверить, не хуже!

Мария весело посмотрела в светлые, в опушении белёсых ресниц, глаза нахального парня.

— Хотите, чтобы и вам влетело?

— Мельников! — прогремел из коридора окрик Юровского, — у тебя что, слишком много зубов выросло? Под арест хочешь?

Мельникова как ветром вынесло. Мария усмехнулась — на эти глупые выходки своих стражников она и не сердилась по-настоящему, понятно ведь — мальчишки, ну да, невоспитанные, ну так кто б их воспитывал? — и проследовала, в сопровождении неторопливо топающего следом дежурного, мимо обеих комнат караула, куда и собиралась. Смотреть туда она совершенно не была намерена, вот вовсе даже собиралась не смотреть — с чего это, но всё же не удержалась и взгляд бросила… Не потому, чтоб надеялась снова увидеть там Пашку, нет, по привычке… И не сразу, совсем не сразу поняла, что поразило её в увиденном…