Приёмыши революции - страница 17
- Книга есть книга, а жизнь не роман, здесь не по-писанному.
- Ну кто ж знает? Книгу романист писал, а нашу жизнь Господь Бог пишет. С чего ж вы решили, что он автор недобрый и к нам не благосклонный?
Ольга покосилась на сестру с некоторым скепсисом - обычно разговоры, отдающие религиозной кротостью и рассуждениями о воле божьей, для Анастасии мало характерны. Но Анастасия взгляда её видеть никак не могла, так что был этот укор, в общем-то, впустую.
- Какая-то авантюрность в тебе странная говорит, - нахмурилась Татьяна, - неуместно тут про книги. Неуместно и неумно.
- Это ж почему? Разве книги мы не для того читаем, чтоб чему-то учиться? Ну вот и из романов чему-то научиться можно, не только из географического атласа. А урок этот в том, что тому Бог не помогает, кто сам сидит сложив лапки. Если мы от этой помощи откажемся и будем дальше тут сидеть, ждать какого-нибудь проблеска - то если случится с нами беда, о которой нам тут намекали, то так нам и надо. И если уж о родителях говорить - да, даже спорить не буду, что им предстоит - это и представлять страшно… Но зато если кто-нибудь придёт, будет угрожать им, что убьёт нас, например - то эти угрозы ничего стоить не будут, потому что настоящие их дети будут далеко и в безопасности…
Алексей старательно делал вид, что спит, по крайней мере ровно до того момента, как родители уснули, а за стенкой перестали слышаться голоса сестёр, то спорящих едва различимым полушёпотом, то громко высказывающих своё негодование, будто совершенно не думая, что находящиеся за стенкой родители могут их услышать. И это дай-то бог, чтоб не услышал конвой снаружи… Конечно, при всём понимании, что это согласие родителей есть высшая точка отчаянья, с которой утопающий хватается за соломинку, и может быть, наутро они сами пожалеют о своих словах и будут готовы взять их назад, принять это без боли, протеста, слёз невозможно. И невозможно забыть об услышанном, а тем более о сказанном в ответ. И можно просто корить себя за то, что не смолчал, что сказал при родителях то, что нельзя было говорить никогда, но если б он хотя бы при этом был услышан…
Встать с постели, не разбудив при этом спящую мать, было сложной задачей. Привыкшая прислушиваться к каждому шороху, сидящая по ночам у его постели во время обострения болезни, она имела очень чуткий слух. Алексей, чувствуя, как боль раздирает, кажется, даже его мозг, всё же очень медленно прокрался мимо постели родителей, на цыпочках выскользнул за дверь, где находилась спальня сестёр. Ольга и Татьяна спали спиной к двери, и его не могли увидеть, даже если они, как и он ранее, только изображают, что спят. Аня спала совершенно точно, положив руку под подушку и чему-то хмурясь во сне. На секунду Алексей задержал взгляд на спокойном и безмятежном лице спящей Маши. Казалось, её не тревожат печальные события, по крайней мере на круглом лице сестры не было отпечатка тревожных дум.
Когда он вышел из их спальни, мальчик даже не сразу понял, что именно заставило его замереть на месте. Первобытный страх перед темнотой, свойственный детям и суеверным людям, сказал бы кто-нибудь. При свете дня Алексей и сам мог посмеяться над таким страхом - чем старше он становился, тем легче было над такими глупостями смеяться, но сейчас всё было как-то серьёзно и не до смеха. Темнота не была кромешной, но от этого не легче - рассеянный свет из окна и причудливо переплетающиеся тени воскрешали какие-то позабытые кошмары, про тёмный лес и живущее там что-то неопределимо-страшное, темнота была живой, дышащей, она смотрела на него. Так чувствует себя, наверное, маленький зверёк, ещё не видящий хищника, но несомненно уже чувствующий его присутствие, его движение, дыхание, и ужас парализует его члены. Невольно перекрестившись, Алексей сделал еще шаг, и только теперь различил в темноте человеческий силуэт. Шумно сглотнув, мальчик повернулся к стене, самому темному участку помещения, и встретился с как будто изнутри светящимися глазами Никольского.
Тот немедля вскочил.
- Что вы здесь делаете? Почему вы встали? Разве вы не знаете, что самостоятельные передвижения не положены? Тем более ночью, тем более вам? - резко спросил он свистящим шёпотом.