Пригоршня прозы: Современный американский рассказ - страница 34

После этого Рики всегда поглядывал на меня два раза — второй для проверки и с испугом.

Я хотела быть одной из тех, кто получает то, что им требуется, легко и просто, даже не прося.

И не была такой.

А хотеть было ошибкой. Мистер Глингон помог мне не только с Рики С. Он заставил меня понять, что когда ты в кого-то влюбляешься, так не в него и не в нее. Ты влюбляешься в весь мир. Вот почему я не привлекала к себе, а люди вроде Рики привлекали. Они же росли у себя дома, со своей семьей, и белком, и овощами, и крахмалом, и всем остальным. А я была сама себе предоставлена. Я начала приглядываться к другим в колледже и замечала — о-о! — у нее есть мир, и у него есть, а этот носит его с собой. У Рики С. мир вращался вокруг него. У мистера Глингона был свой мир. Так что даже моя собственная любовь не была чистой. И я перестала верить в возможность совершенства на земле. И это была первая минута, с которой я начала учиться жить. Все здесь любимо, да, но настолечко и не больше. Мистер Глингон старался показывать мне шаг за шагом, как сложить вокруг себя свой мир.

Главное, у меня было время.

Все это уже старо.

Я здесь, чтобы сказать вам: это можно сделать. Я изменилась. То, что вы видите сейчас здесь… совсем новое.

Та, что сидишь вон там.

Ты знаешь женщину, которая каждый день ведет себя так, будто ее только вчера оставил мужчина и она разбилась на куски, точно глиняный горшок? А потом узнаешь, что случилось это двадцать лет назад? Это была я.

А ты, ты знаешь человека, у которого такие большие замыслы, но не хватает уверенности в себе, чтоб воплотить их? И никогда не доводил ничего до конца? Это была я.

Я напишу четыре слова: ХОТЕЛОСЬ БЫ, МОЖНО БЫ, НАДО БЫ, ВРОДЕ БЫ. Эти слова мы должны истребить в себе. К тому времени, когда я с вами кончу, вы каждый день будете ДЕЛАТЬ.

Я не очень интересуюсь воздаянием. Слишком уж много плохого я сделала сама.

Я хочу, чтоб здесь, в нашей группе, все это вышло наружу. Все плохое, что вами сделано. И вы навсегда будете близки к этой группе.

Понимаете, я здесь ради моего сына. Я надеюсь, что когда-нибудь в одну из таких групп войдет и мой сын. И ему не нужно знать, кто я для него. Ему не нужно узнавать меня. Я просто хочу, чтобы он узнал Бога. И вот это я могу сделать для вас. Я могу соприкоснуть вас с Богом. Представить ему.

Мое крещеное имя было Дороти Мацки. Я уже построила в этом штате девяносто два приюта. Я снабдила три школы библиотеками, и число моих прихожан — три тысячи, не считая телевидения. И будет больше.

Никто не делает того, что делаю я.

Я — особая. Особая для моего возраста и для этого места, для Калифорнии, а теперь я особая и в моей профессии.

В глубине каждого и каждой из вас прячется картина вашей слабости. И я хочу сказать вам кое-что. Это на редкость красивая картина. У тебя, вон там, в углу, может быть, смех, поднимающийся с задней веранды, где ты и твоя старенькая бабушка; смех о том, как ты обретешь свое — когда-нибудь, где-то далеко, пусть даже ты не получишь всех тех королевских вещей, о каких мечтала, драгоценностей и прочего, когда ты была маленькой девочкой. А вот для тебя это — лежать на лугу среди травы, она много выше твоего лица, с твоим потерянным дурачком-братом, замедляя свое время по нему, точно часы, в которых кончается завод.

У вас есть выбор. И я гарантирую, что разорвать эту картину пополам, пустить бумажные клочья плыть и покачиваться на воде — это будет самым тяжким выбором в вашей жизни. Выбор — жить ли в этой жизни или в следующей. Быть единственными или многими.

Бог — не служащий социального обеспечения. Он слишком велик для этого, слишком вездесущ Откуда вы знаете, жив ли он вообще? Но вы будете знать. Всегда сможете определить, если станете обращать внимание.

Ладно. Ничего, пусть уходит, так к лучшему. Всего одна — это неплохо.

Некоторые так и не поймут никогда: хлеб — это религия. Вот где промахиваются все журналисты. Если вы просто наживаете деньги, они оставляют вас в покое. А если вы хотите раздавать их, вам лучше быть чистым совершенством. Я хочу сказать, вы видели, чтоб они следовали за миссис Филдс? Нет, они довольствуются ее пирожками. А хлеб — слишком уж он одет мистической тайной.