Приключения англичанина - страница 11
Я показал находку маме. Она побледнела и отвернулась.
«Выдумщик был твой отец, – глухо сказала мама, глядя в стену. – Штурман дальнего плавания и выдумщик».
«Так это папа все написал?» – воскликнул я вне себя от изумления.
Больше ничего не пожелала сказать мама об отце моем. Уважая ее чувства, я и не приставал с расспросами.
Пыхтел-пыхтел над рукописью и выяснил следующее: родители мои были (обалдеть!) англичанами, причем отец происходил из очень древнего, с шотландскими даже корнями, рода. На свою беду придерживался либеральных взглядов, вследствие чего вынужден был под давлением реакционных сил перебраться вместе с молодой женой на континент. Но и это еще не все. Помимо того, что был чуть ли не лордом, был еще и литератором. Да-да, сочинял, и в разных жанрах (правда, известность получил лишь благодаря двум поэтическим сборникам). А на хлеб зарабатывал спортивной журналистикой (на родине, до отъезда) и преподаванием английского в странах, где пытался укорениться. Бедствовали, конечно, мои родители, кочуя по континенту – жить везде дорого, если считаешь для себя невозможным поступиться принципами. В начале тридцатых Советский Союз предоставил им политическое убежище.
Вот что узнал я из рукописи, найденной на антресолях, и, разумеется, преисполнился и возгордился. Я же в ту пору зачитывался романами Вальтера Скотта и Стивенсона. И вдруг оказалось, что предки мои мечами двуручными мочили сарацинские сонмища! И в ристалищах рыцарских умели отличиться! И ходили на парусниках по всем синим семи морям! В общем, не такими они были, как у сверстников-ровесников, а покруче, покруче...
Но, конечно, трудно мне было уверовать в подлинность содержания отцовской рукописи, да и прочитать ее толком я не мог, для этого требовалось капитальное знание «родного» языка, изучать который я ленился.
К тому же мама продолжала утверждать, что «отец все выдумал, никакие мы не англичане». О себе она рассказывала без запинки: прямо из детдома пошла в школу ФЗУ, потом работала в НИИ Лесосплава, во время блокады рыла окопы и дежурила на крышах (сбрасывала немецкие зажигалки), после войны вернулась в НИИ.
То есть, не соврал я, написав, что к моменту встречи с таинственным мужиком располагал минимальными сведениями об отце, ибо и думать забыл о рукописи, истлевала она где-то в нижнем ящике письменного стола, и желания разобраться в ней не возникало.
Итак, повествование мое началось вполне традиционно: молодой человек вышел из дома и отправился в странствие. Не в дальнее, правда, а всего лишь до ближней булочной, но расстояние в данном контексте не имеет значения, ибо важно, что молодой человек вышел из дома, в котором не мог более находиться, тошно ему стало в доме этом, вообще тошно ему стало, тошно по жизни, давно уже хотелось начать жить по-другому, разорвать проклятый круг, ну да, манила его бездна экзистенциальная, жаждой гибели он горел, может быть, даже и не сознавая этого, и вот он вышел из дома и отправился в булочную, а заодно решил похмелиться, нет, стоп, не так было дело, решил похмелиться, а уж заодно и хлеба купить, и вот он предпринял это путешествие, и хотя через полчаса вернулся на постылую свою жилплощадь с тем, чтобы продолжать постылое свое на оной проживание, однако путешествие получилось самое настоящее, потому что не обошлось оно без приключений, причем небезопасных для жизни, ведь вот уже и пребольно ушибся лбом и растянул ногу, пустяки, разумеется, но герой почему-то уверен, что это только начало, что предстоят ему испытания гораздо серьезнее.
Но откуда же почерпнул он такую невеселую уверенность? А из рукописи из отцовской, которую перелистывает, лежа на диване и свободной рукой поглаживая машинально ступню забинтованную...
Правильно, правильно, на следующий день герой как только проснулся, так сразу и поскакал – не на коне и не на битву с драконом, а на одной ноге и к письменному столу, но в данном контексте это опять-таки не имеет значения... короче, выдвинул... принялся рыться... полетели на пол альбомы с фотографиями, связки писем, папки с вырезками из газет и журналов...