Приключения англичанина - страница 14

, а впереди на шетлендском пони выступал здоровенный вождь, пони бежал между ног его. Флинс вышел навстречу, прищурился, подпустил вождя на расстояние оклика и меткой строкой поразил. Вождь свалился, придавив собою пони. Нарушители ни с чем утекли обратно в Скоттию.

Слух о чародее распространился, дошел до Лондона. Вильгельм присылал доверенных людей проследить, как справляется с обязанностями странный скотт. Они доносили, что граница на замке, но ведет себя Флинс подозрительно: что ни день скачет на побережье. Что ежели подстрекает датчан к интервенции, сообщаясь с ними мысленно?

О, нет-нет, никого Флинс не ждал из пространства за горизонтом, просто обида за несбывшееся в юности продолжала уязвлять, и когда бывало ему особенно тяжко, он прятался в скалах, чтобы никто не мог видеть его слез. А иногда даже так прихватывало, что, будучи не в состоянии скакать куда бы то ни было, помещал лицо в подол жены и рыдал в голос. Огромная кельтская женщина, прикрывая Флинса желтыми волосами, как птица крылом, учила: «Обижаться на судьбу не мудро. У нас в Ирланде на обиженных вообще воду возят».

По обеим же сторонам границы ширился шепот, что даром волшебства подпитывается Флинс от зачарованных глыб, кои положены в основание замка его. И вот однажды, когда ускакал он по своему обыкновению к морю, соседи его во главе с могучим сэром Баклю осадили замок. Пригнали и стадо крестьян с мотыгами, приказали им подкапываться под фундамент. Подкопались - и обнажился бок одной из фундаментальных глыб. Сэр Баклю мечом попытался отколоть кусок. Он тоже хотел стать чародеем! Но меч откалывал только искры. Эрин высунулась из бойницы и закричала пронзительно, надеясь отпугнуть грабителей. Не подействовало. Тогда она собралась спуститься и показать завистливым землекопам, на что способны кельтские женщины, как вдруг меч сэра Баклю прыснул вдребезги, а сам он чудно уменьшился в размерах, росточком стал в половину рукояти меча своего, каковую удержать, разумеется, сил уже не имел и был ею придавлен в области ма-а-ленького животика. Смешно пищал и извивался. Грабители переглянулись и поскакали прочь. С мотыгами под мышками разбежались и крестьяне. Тут из ниоткуда появился Флинс. Грустно усмехнулся, поднял с земли прутик, сковырнул с человека железку. Не оборачиваясь, ушел в замок. Баклю же, как червь, пополз прочь. По мере удаления от зачарованного замка и приближения к своему собственному рост его увеличивался, но никогда уже не достиг прежнего двухметрового.

Уж теперь никто по обе стороны границы не смел и помыслить о посягательстве на замок Флинса, он же не испытывал удовлетворения, напротив, беспомощный вид сэра Баклю побудил лишний раз задуматься над ничтожеством собственных свершений. С тоскою во взоре наблюдал за течением воды в недвижных берегах, шевелением ветра в развесистом вереске[4], пыланием пламени в очаге, и понималось, что не сумел приискать отпущенному времени героическое употребление, а еще понималось, что жизнь на краю света, в холодной, полутемной Британии, заведомо маргинальна, и любые подвиги в жизни этой суть заметки на полях текста куда более значительного...

Довольно-таки грустно заканчивается новелла о Флинсе, не правда ли? Что делать, не я ее сочинял.

Прочитаем еще одну, о сэре Тристраме Шотландском, каковая, уверяет отец в предисловии к ней, переведена им со старо-французского подлинника[5]. К сожалению, нет у меня возможности установить авторство текста, ни даже издание, которым отец пользовался. В предисловии он лишь указывает: «Многоточие в квадратных скобках означает повреждение текста невосстановимое. Иногда переводчик (это он скромно о себе) решался предложить свой вариант прочтения трудного места, – тогда в квадратные скобки заключено именно предполагаемое слово».

Из дневника переводчика

Вчера был вечер. Гости соблюдали морды поведения. Терпи, бумага!

Не Вакх, не варвар, с черепом стакана я витийствовал однако.

Колодец водки на столе! В ушах – звук крови.

Испытывал кружение мозгов, – симптом любови.

Вздыхал, – у девы дыбом влас, как в поле злак.