Приключения англичанина - страница 43

И вот нечаянно я подслушал разговор Николая Петровича с Людмилой Сергеевной, теткой Тобиаса, и узнал, что отец его был англичанином по фамилии Ферн, был арестован в сорок восьмом и умер в лагере. Тобиас родился через день после ареста отца. Мать его умерла при родах. «И ты, Сергеевна, молодец, что до сих пор ничего парню не говорила. Умерли родители – что ж поделаешь. А кто такие они были и прочее – потом как-нибудь узнает. В обчем, не видать парню моря, анкетные данные у него - хуже некуда».

Я сидел на унитазе, разинув рот, – ну и дела, ничего себе. Сунул руку в холщовый мешочек, висевший в углу, и не заметил (настолько обалдел от услышанного), что вместо обрывка газеты вытащил листок наждачной бумаги, кем-то коварно вырезанный по обиходным размерам. Ощутив трение крупных корундовых крох о ягодицу, вскрикнул! Голоса за дверью умолкли, потом Людмила Сергеевна спросила укоризненно: «Опять ваши дурацкие шутки, Николай Петрович?» «Не пойму, ты это о чем, Сергеевна?» – ласково отвечал Николай Петрович.

Когда голоса на кухне отзвучали, я выскользнул из ниши, преисполненный искреннего сочувствия к Тобиасу, потому что он же был такой благополучный, такой румяный и синеглазый, и главное, цельный... цельный как... как дубовый бимс! был чемпионом школы во всех видах спорта, и точные дисциплины тоже легко ему давались, и вот я представил, каково ему будет однажды осознать свою инаковость, свое от всех отличие со знаком минус... Сын репрессированного англичанина – с ума сойти. Дуб, молнией расщепленный! Нет уж, пущай как можно дольше пребывает в неведении относительно анкетных своих данных, пущай плотничает покамест на свежем воздухе, а там посмотрим.

Мы подружились в пятом классе, заметив друг за другом склонность (потребность?) рисовать на обложках учебников чернильные тщательнейшие парусники. Теперь я понимаю, это в нас аукалась генная память! Получили также объяснение и необыкновенная легкость, с которой он овладел английским, и безупречное его произношение – преподавательница ему завидовала!

Сколько я его помнил, он сразу после уроков (а по выходным и с утра) спешил в яхт-клуб, где проявлял необыкновенную расторопность в обращении с парусами и завидную усидчивость на теоретических занятиях. Но однажды угораздило его ввязаться в потасовку клубных ровесников – кого-то с проломленной башкой спихнули с пирса. Правые и виноватые были из клуба исключены, в том числе и Тобиас.

Вот тогда Николай Петрович и подарил ему возможность плотничать и предаваться мечтам о том, как будет он впоследствии бороздить золотое мазутное устье и фиолетовый Финский залив на собственном судне водоизмещением в целую тонну!

И Тобиас принялся плотничать. Но сперва шуганул чаек и ворон на все четыре стороны неба и повыдергал плевелы вокруг судна, а лягушата сами отступили, попрыгали в Лахтинское свое болото. Затем приступил к дотошному осмотру корпуса: острием ножа вонзался в каждый квадратный сантиметр поверхности, выискивая участки, проникнутые гниением, каковые безжалостно вырезал, намереваясь заменить вставками древесины здоровой и не хуже качеством.

Тяжело было Тобиасу – тетка на низкооплачиваемой работе из сил выбивалась, чтобы обуть и одеть племянника, не могла она выделить ни рубля на покупку, скажем, плотницких инструментов или добротных, в меру просушенных ясеневых досок для выделки гнутых шпангоутов или достаточного количества шпона для обшивки. И тогда Тобиас нанялся на почту доставщиком телеграмм. Бегал по улицам с бакенбардами пены на румяной физиономии. А вечерами (и до помрачения зениц) готовился к вступительным экзаменам в мореходку. Уже в облаке обморока штудировал справочники по старинному судостроению, читал-читал и вдруг ушибался лбом о плоскость стола – не просыпался, какое там – сразу начинало грезиться бревно горного вяза, вожделенное для изготовления киля, – и крепок был сон, как это бревно.

А по выходным на территории лодочной станции помахивал топориком, купленным на свои, кровные.

Да, туговато ему приходилось, и все же работа спорилась. Николай Петрович снабжал его останками доисторических плавсредств, каковые находил в зарослях рогоза вдоль течения Большой Невки. Из этих сомнительных по прочности материалов построили они над судном навес, приладили стены – получился сарай или, говоря грамотнее, эллинг, внутри коего Тобиас в охотку рубил, долбил, строгал, пилил, сверлил, а впоследствии собирался циклевать, шпаклевать, смолить, белить...