Приключения Белки в Саянской тайге - страница 3

Целый день мы тряслись в машине, а вечером останавливались прямо в степи у речек или на околицах редких поселков и ставили палатку.

Лагерь осаждали собаки, свиньи, козы. Их привлекали корочки хлеба, кости и прочее, что у нас оставалось от ужина, и, конечно, Белка, которая готова была играть со всеми, кто ее не обижал. По ночам она забиралась спать в палатку — и палкой ее из палатки не вытуришь. Никак мы не могли приучить собаку сторожить наш сон. Может быть, потому, что хозяев у Белки было много и каждый учил ее по-своему.

Если вечерами Валентин выпроваживал Белку из палатки, она ласкалась к Светлане, а та жалела ее. На улице, дескать, холодно — простудится, заболеет, комары заедят.

Мы, наконец, уговорили Светлану, чтобы она меньше жалела непокорную собачонку. Но и из этого ничего не получилось. Выставишь ее на ночь на поляну, застегнешь палатку на все крючки, так что комар не проберется, а утром, глядишь, Белка преспокойно спит у кого-нибудь в ногах. Долго мы не могли понять, как собака по ночам в палатку забирается. И только случай раскрыл нам Белкин секрет.

Стояли мы однажды на окраине большого поселка. Целый день у палатки толпились любопытные. Им было очень интересно, как это мы — обыкновенные люди, и на цыган не похожие, — живем в палатке, спим в каких-то спальных мешках, на костре еду варим, даже пельмени стряпаем, блины жарим!

Белка любила ребятишек, и она им нравилась. Целыми днями носилась с ребятами на полянке. Поймает, бывало, какого-нибудь карапуза за рубашонку, тот заревет с перепугу, а Белка довольна, и ребятам весело.

Но не всегда эти игры были безобидными. Иногда, не желая того, ребята обижали Белку. Однажды рогаток наделали — резинки им дал наш шофер — и давай в Белку гальками стрелять. Вначале она все это принимала за шутку и с веселым видом бегала от своих преследователей, но когда получила первый удар галькой по спине, обиделась, юркнула в палатку и забилась под брезент к задней стенке, где находится окно.

Самый отчаянный маленький стрелок подобрался к окошку и открыл стрельбу крупными гальками прямо в помещение, наугад, чтобы выгнать собаку из укрытия. Зазвенели кастрюли и кружки.

— Ой! Посуду перебьют! — крикнула Светлана и побежала за палатку, чтобы отогнать озорника. В этот момент Белка высунула морду из-под брезентовой стенки, схватила стрелка за штаны, а Валентин втащил его в палатку.

Дали мальчишке в наказание два-три шлепка, он, как стрела, помчался по улице — и рогатку потерял.

— Хитрая! — сказал шофер Валентин. — В дверь не пускают, так она под стенкой себе лазейку сделала, как кролик. И нас перехитрила, и того стрелка.

Белка никогда не лезла к столу, когда мы обедали. Она знала по горькому опыту, как опасно раньше времени подходить к столу. Ей за такие дела доставалось от Валентина.

Мы обедали, а нос собаки щекотали приятные-приятные запахи. Но близок локоть, да не укусишь. Белка издали глядела на нас и облизывалась.

Закончив обед, мы мыли и убирали посуду. И только после этого Светлана наливала в Белкину кормушку еду и подзывала собаку.

Однажды, не дождавшись очереди, Белка нашла жестяную банку из-под свиной тушенки и принялась вылизывать жирные остатки. Банка высокая, а самое вкусное на дне, и Белка засунула туда голову. Все вылизала и стала освобождаться от банки. Но не тут-то было! Крепко-накрепко вцепились жестяные заусенцы в густую шерсть и держали собачонку, как в тисках. Она пятилась, каталась по траве, ползала. Банка позванивала, Белка жалобно пищала, но писк ее слышался глухо, как из опрокинутого ведра.

Вначале нам было смешно, а потом стало жаль Белку. Тогда шофер Валентин отогнул плоскогубцами колючие края банки, и собака очутилась на свободе.

С той поры пустые консервные банки стали для Белки страшным пугалом…

Все реже и реже встречались населенные места, и, наконец, мы въехали в тайгу. На западе в знойной дымке вырисовывались отроги Восточного Саяна.

Дорога, если можно назвать дорогой заброшенную тропу, по которой мы ехали, потянулась среди холмов, заросших лиственным лесом. С этого времени в течение трех месяцев мы не видели ни одного хвойного дерева, ни единой нашей уральской елочки, ни единой сосны.