Приключения Буратино в свете психоанализа - страница 14

Думаю, в этом ракурсе будет не лишним вспомнить те самые пять сольдо, с которыми одно время носится Буратино — до тех пор, пока их не выманивают пронырливые нищие. Когда возникает опасность, Буратино прячет их в собственный рот. Казалось бы — просто глупая попытка избежать ограбления, которая удается лишь в соответствии с законами жанра, позволяющим из ничего создавать преграды перед героями, равно как и магически разрушать их. Однако поверхностный взгляд не может быть принят за критерий оценки такого глубокомысленного произведения. В данном эпизоде содержится достаточно прозрачная метафора: понимая истинное значение носа Буратино, его рот может расцениваться как соседствующее с данным органом анальное отверстие. Пять сольдо, это безусловно намек на таланты из известной притчи, которые отец раздал своим сыновьям. Свои таланты Буратино засовывает в (прошу прощения) собственную задницу, вербализируя известную народную идиому (совет), с помощью которой подчеркивается бесполезность той или иной вещи. В конце-концов, для тех, кто не понял эту метафору, автор дает второй, еще более прозрачный намек — Буратино все-таки зарывает свои сольдо в землю, естественно, с той же самой бесперспективной и бессмысленной целью. Здесь Толстой настойчиво проводит мысль о полной независимости путей реализации либидо от каких-либо атрибутов прагматического порядка. Талант, направленный на утилитарное использование, можно зарыть в землю без каких-либо потерь для личности, им обладающей — вот истинная фабула этого плана повести. В приложении к цивилизации эта идея начинает звучать еще более злободневно — успехи общества потребления, создавшего свою систему ценностей, могут оказаться сущей ерундой, если посмотреть на них с высоты, которую эта цивилизация достойна занимать. Может быть, для этого цивилизацию потребуется подвесить за ноги на дереве — чтобы усердно удерживаемые за ее стиснутыми зубами пресловутые пять сольдо выпали-таки на достойную их Землю Дураков. Трудно сказать — какое состояние относительно нынешнего будет для нее более приемлемым в аспекте завершения ее развития — достижения ноосферой генитальной фазы. Зубы, в конце-концов, можно и просто выбить, вопрос: выпадут ли деньги? И в них ли проблема.

На этом мы подходим к рассмотрению финала произведения, к анализу подтекста его содержания. Но для этого вернемся ненадолго в самое начало, чтобы верно понять ту смысловую линию, которая, как принято выражаться: "красной нитью проходит через все произведение".

По сути, все происходящее с героями и антигероями заключено в затяжном акте дефлорации, в проникновении в суть, в лишении девственности, в переходе на половозрелый этап отношений. Вся фабула очерчена с одной стороны — первым надколом, совершенным носом Буратино по его примитивному безотчетному любопытству; и завершающим прорывом (breakthrough), венчающим успешные действия главного героя... Да, апофеозом произведения является великолепно оформленный и эмоционально насыщенный эпизод дефлорации, метафорически выраженный в протыкании Буратино собственным носом полотна с изображением горящего очага. Неприкрытость намеков не оставляет никаких сомнений в задаче, которую ставил перед собой автор произведения; "очаг", он же — средоточие тепла — как совершенно прозрачный намек на женское лоно, на гениталии, на конечный пункт назначения как каждого Буратино вообще, так и его носа в частности. Глубокая психологически-философская подоплека этого события заключается еще и в том, что проткнувши "холст" Буратино не ограничивается засовыванием внутрь "очага" собственного носа, он залазит туда сам, тем самым подчеркивая инфантильное стремление вернуться в лоно матери — раскрывая имплицитное желание каждого буратино-мужчины войти в лоно самому, убегая от смерти, чтобы затем выйти из него в виде детей, обессмертив себя "потомством", образ которого заключен в героях театра, предстающего в распоряжение Буратино за разорванным очагом. Как не вспомнить шекспировское "мир — театр", ведь очевидность парафразы лежит прямо-таки на поверхности аллюзий: лишившись девственности, Буратино превозмогает преследование старого мира, пересиливает его каноны и возрождается в виде потомства преданных детей-актеров, каждый из которых несет в себе частицу великого образа пронырливого и неунывающего фаллоса, твердого и длинного, как сук дерева.