Приключения бывшего мичмана - страница 12

Теперь я был счастлив, так как каждый день после занятий возвращался домой. Обучение в средних и старших мои классах пришлось на 1967–1973 годы, вполне спокойные и благополучные. Я учился в обыкновенной средней школе № 3, что была открыта в Минске в 1924 году и находилась в Грушовке — широко известном частном секторе, названном по имени его главной улицы. Само здание школы стояло на пересечении Грушевской улицы с 3‑м Железнодорожным переулком. Там я и постигал науки, к чему относился более чем прохладно.

Мой переход в обычную школу стал возможен благодаря тому, что в июле 1967 года мама устроилась работать штамповщицей на Минский завод «Калибр», где получала чуть–чуть больше денег. Мое фатальное недополучение знаний в интернате можно было сравнить с системой ординат, скомканных в кучу и небрежно брошенных на плоскость без особой надежды на их хоть какую–нибудь полезность. Этот отрицательный баланс сохранялся и в новой школе, где я продолжал пополняться скорее вакуумом, чем зернами знаний. Чтобы уравновесить мой мозг, наполнив его полезным содержимым, доброжелательные учителя не давали мне передыху и во время летних каникул. Их заботливая опека доставала меня даже в пионерлагере «Энергетик». Так что чуть ли не каждый день я садился в электричку на станции «Зеленое» и, как на работу, ездил в школу. Моему измученному бездельем уму все–таки полезно было сочетать хвойные ванны с сидением за партой и изучением алгебры, геометрии, физики, русского, белорусского и немецкого языков… Так золотое времечко детства незаметно переходило в бесшабашную юность.

С мамой мы продолжали каждый год наезжать в Москву. А во время летних каникул после пятого класса мама отправила меня туда одного. А там дядя Женя встретил меня на вокзале и привез в Рязань, где жил с гражданской женой тетей Валей и ее сыном Андреем в трехкомнатной панельной хрущевке. С ними проживала пара молодоженов — постояльцев.

Андрей был моложе меня лет на пять–шесть, просто малец. Невольно я подружился с местными мальчишками, из коих запомнился простой парень, на год старше меня, да симпатичная девчонка, на пару лет моложе. Лето было очень жарким, и мы ватагой ходили за пару километров купаться на пруд. Было весело и прикольно. В воде мы играли в салочки, это рязанское название, а у нас игра называлась квачом. Помню, убегая от запятнанного мальчишки, я нырнул, чтобы дольше пробыть под водой и подальше уплыть от него. Когда же вынырнул, то прямо по губам получил резиновым мячом — захотел бы сделать так нарочно, не получилось бы. Я оглянулся, увидел, что чужих ребят, играющих с мячом, и понял, что они нечаянно попали в меня.

— Осторожней надо! — вот и все, что я крикнул в ответ незнакомому пацану. Подумав, что конфликт исчерпан, я развернулся и поплыл к своим пятнашкам.

Накупавшись вволю, мы собрались и пошли домой. Но вдруг, пересекая по тропинке пустырь, наткнулись на шоблу не менее двадцати человек, которые явно затевали потасовку. А нас всего–то было семеро! Не знаю, как я оказался в стороне от остальных, так что эта «гвардия» охватила меня полукольцом. Из нашей компании ближе всех ко мне стоял старший товарищ.

— Который? — неизвестно у кого спросил длинный верзила из чужаков.

— Этот, — указал пальцем шпингалет, ударивший меня мячом по губам.

Пока я соображал, что к чему, тихий голос нашего предводителя, как бывало на соревнованиях, сквозь зубы цедил предварительную команду на старт:

— Рвем когти, рвем когти… — это он готовил нашу стаю к постановке на крыло.

И тут из банды нападающих раздался вопль, рвущий барабанные перепонки:

— Бе–ей его-о!!!

И шобла налетела на меня галдящим вороньем, уронила на землю и давай лупить по чему попало. Одновременно этот воинственный клич послужил командой для нашего предводителя, который не менее сумасшедшим голосом заорал:

— Рви когти-и!!!

Мои товарищи не замедлили ее исполнить — их сдуло, будто сквозняком через форточку. Остался я один на растерзание злобной шпаны. Не помню, как долго меня месили. Мое сознание сохранило лишь то, с какой скоростью они на меня налетели, и с такой же внезапностью вдруг бросили, куда–то разом исчезнув. Я же поднялся и не спеша побрел за своими товарищами. Их–то я понял — кому охота попадать под раздачу из–за приезжего. После этого у меня, как после хорошей тренировки, с неделю болели все мышцы. Вот с таким радушием и гостеприимством ко мне отнеслись в Рязани, впрочем, я из этого кардинальных выводов не делал, так как это чисто пацанские отношения.