Приключения четырех дервишей - страница 41

Это были мои кровные враги, но я обрадовался им и радость придала мне силы и проворство. Я подбежал к ним и поздоровался. Они, увидев меня, очень удивились и испустили крик. Средний брат дал мне пощечину и обругал нехорошими словами. То же сделал и старший брат. Они вдвоем начали бить меня. Сколько я ни умолял, ни упрашивал их — все было бесполезно. Они били меня и приговаривали:

— Мучитель наш, что тебе нужно от нас? Тут со всех сторон сбежались люди и стали спрашивать, в чем дело и в чем я виноват. Братья разодрали ворот своих рубах и стали кричать:

— Этот нечестивый бесстыдник был слугой нашего брата. Утопив брата в реке, он украл у него несметные богатства. Давно мы разыскиваем его по всем городам Индии и вот сегодня нашли его здесь. — Они опять стали избивать меня и приговаривать: «Ты, неблагодарный! Как ты осмелился убить нашего такого еще молодого брата? Он же, кроме добра, ничего тебе не сделал...»

На шум подошли слуги хакима — правителя. Выслушав братьев, они схватили и повели меня к своему господину. У него братья вновь стали кричать и требовать мести за кровь, а затем, дав сто туманов взятки хакиму, попросили его как следует наказать меня. Хаким повернулся ко мне и спросил, как обстояло дело. После стольких лишений, которые выпали на мою долю, и истязаний у меня не было сил говорить. Я стоял с опущенной головой и молчал. Мое молчание увеличило подозрение хакима и он велел отвести меня на площадь и повесить, чтобы это послужило уроком для других.

Таким образом братья мои за то, что я, отдав сто туманов, развязал путы на их ногах, вручили сто туманов хакиму и накинули веревку на мою шею... Когда я оказался у виселицы, я осмотрелся вокруг, но никого из знакомых не увидел, разве лишь вот эту несчастную собаку, которая ползала у ног слуг хакима и жалобно скулила. Сколько бы ее ни отгоняли, пинали и били, она не уходила и не переставала скулить...

...Я, потеряв всякую надежду, закрыл глаза и потерял сознание. И тут случилось непредвиденное: падишах вдруг стал страдать животом. Лекари ничего не могли поделать. Наконец один из везирей сказал:

— Проявите великодушие и милосердие, освободите заключенных из темниц с тем, чтобы они помолились за вас. Это принесет вам исцеление.

По повелению падишаха военачальник вскакивает на лошадь и мчится к зиндану. По дороге, увидел толпу у виселицы, останавливает лошадь, саблей перерубает веревку на виселице и спешит дальше. Братья, увидев такое, опасаясь, что я останусь жив и буду причиной их позора, отправляются к хакиму и требуют права на месть. Хаким, получивший взятку, говорит, что сейчас казнить его открыто невозможно. Но, ради вас, мы его бросим в зиндан Сулаймона. Он там и помрет от голода и жажды...

Зиндан этот представляет яму, вырытую на вершине горы, — длиннее дня для влюбленных и темнее ночи разлуки! Каждого, кто вызывал гнев падишаха того вилоята, бросали в ту яму.

Итак, по велению хакима несколько человек хватают меня, тайком от людей уводят и бросают в ту яму. Наконец-то братья успокоились и ушли. А это преданное животное последовало за мной и улеглось на краю ямы.

Я, не ведая, что нахожусь в зиндане, среди ночи пришел в себя. Я оказался в темном зловонном месте и решил, что нахожусь в могиле, но, пошевелившись, почувствовал, что пространство шире могилы. Это меня удивило. Я заплакал, застонал и вдруг услышал голоса двух людей. Я испугался, задрожал всем телом. Тут я обратил внимание на то, что сверху свесилась длинная веревка, затем услышал, как кто-то начал жевать. Это удивило меня еще больше, и я стал ощупывать вокруг себя. Кроме мелких сгнивших костей ничего не было. Я в ужасе громко спросил:

— Эй, божьи создания! Где я и что вы за люди, и что это за место?

Мои вопросы вызвали смех у тех двоих.

— Это — зиндан Сулаймона и мы узники в ней, — ответили они все же.

Я сказал:

— Если так, значит я живой. Они сказали:

— Понятно же, живой! Я попросил:

— А что, если из того, что вы кушаете, дадите и мне немного?

Они опять засмеялись. По я повторил просьбу, чем досадил им. Они обругали меня, выпили свое вино, съели пищу и улеглись спать. Я же, бессильный и голодный, остался сидеть в слезах. Разве легко испытать муки и лишения в течение семи дней и ночей в безбрежном море, потерять всякую надежду остаться живым, бороться с бурными волнами, затем пробираться, голодному и жаждущему, по степи, перенести от своих братьев и жестокосердых людей побои и обиды, и даже взойти на помост виселицы, — ведь нелегко все это пережить! Я то терял сознание, то приходил в себя и плакал...