Приключения филистимлянина из Ашдода сына Хоттаба - страница 12

– Что? Тяжко тебе, грек? – спросил его буйвол.

Гомер не знал, что ответить. Отчасти говорящее животное удивило его, но внутреннее умиротворение подавляло в нем всякую страсть к происходящему.

– Да нет, хорошо, знаешь, – ответил Гомер.

– Вот отведу тебя в свой дом. А ты мне поможешь найти в нем выход. А? – спрашивал буйвол.

Гомер оглядел его, оценив поистине странное телосложения животного. Его торс был человеческим, но с головой быка, вид был неряшливым. Впрочем, на берегах Большого моря, где люди ели даже сырую рыбу, у Гомера особого удивления это не вызвало. Бык еще что-то говорил, рассказывая ему о своем жилище. Что там все заросло, ступить негде, иногда и входа, и выхода не найдешь.

– А знаешь, – ухмыльнулось животное, – однажды я запустил туда паучка, хорошего такого, лохматого. Конец его нити привязал к своей руке и пустил паучка, сказал: ищи выход. Тот меня однажды так и вывел. Здорово?!

Рога буйвола, едва не превышали его голову.

– Да, хорошо тебе, – проговорил Гомер безучастно. – У тебя есть паучок, а меня кто выведет из этого состояния? А мне еще топать до самих Афин.

Гомер, как показалось животному, загрустил.

– Так ничего, я сейчас позову своих рабынь, они тебя вмиг доставят куда надо! сказало животное и обратило свой взор на небо. В небе кружились две птицы с женскими телами, издавая неприятные птичьи звуки, похожие на скрип старого колеса. Гомер не осмелился на их помощь.

– Жениться мне надо, буйвол, – сказал Гомер. – Жаль, оставил на мысе Дарданелл женщину свою. Нимфеей зовут. – Вспомнил Гомер о своей жене.

– Так ты женат?! И еще хочешь?! Так я знаю, где есть один приличный гарем. Я тебя отнесу.

Буйвол наклонился к поэту, и писатель-путешественник внезапно окунулся в сон.

Открыв глаза, Гомер понял, что лежит на том же месте, где лег. Но небо было темное. Только плеяда ярких точек озаряла небосклон. Наступила ночь. Поэт почувствовал холод и дрожь своего тела. Попытавшись встать, внезапно он шарахнулся испуганный. Рядом с ним на шесте была голова буйвола. Ужаснувшись от зрелища, поэт, тут же позабыв, что у него было с собой, кинулся наутек, не зная дороги.

Пробежав так несколько метров, пока голова не исчезла из поля видимости, грек остановился. Присев отдохнуть, он почувствовал вновь голод. Нащупав на поясе мешочек с едой, который теперь почему-то был неполным, все же поискал там чего-нибудь съестного. Найдя пару сушеных грибов, не отважился их съесть. Сориентировавшись по небу, Гомер, не останавливаясь, пустился в сторону, где светила самая яркая звезда из соединения Ориона.

Дойдя до холма, он заметил едва исходивший из хижины дымок. Достигнув вершины, голодный, усталый и замерзший, дошел до дверей. Не стучась, так как дверь была из прутьев и громкого звука бы она не передала, взяв всю свою силу воли как и физическую, набравшись крайней смелости, Гомер отставил дверь, открыв проем, чтобы проникнуть внутрь. Попав внутрь, приставил ее обратно. Тепло остывавшего очага сразу подействовало на него. Изнемогающий, он лег возле плетеного стула, стоявшего у стены хижины, и заснул.

Утром он проснулся рано. Тут же оценив обстановку, не дожидаясь, пока хозяева появятся в хижине, поспешил к выходу. Небрежно уместив за собой дверь, направился вперед от места ночевки к первому возможному поселению. Но, пройдя несколько шагов, Гомер вдруг осознал, что вокруг степь и море и ему неизвестно ни одного места ближайшего поселения. Он решил вернуться. Вновь приоткрыв дверь, путешественник для осторожности оглядел комнату через проем, в случае если кто-то из хозяев появился в этой части дома из другой комнаты, и оказался бы агрессивен, как тот, которого он встретил в полях. Но внутри никого не было. Гомер оглядел округу, оценивая ситуацию, и решил, что единственным выручающим фактором его положения было расспросить хозяев, куда двигаться ему дальше, не решаясь продолжать свой задуманный путь.

Побродив вокруг хижины, осмотрев хозяйство, где были два петуха, которые, к удивлению Гомера, до сих пор не кричали, хотя светило уже показалось из-за горизонта, и коза, уже жевавшая поутру сено, наконец Гомер, не выдержав, кинул найденную неподалеку палку в сторону петухов. Птицы всколыхнулись, но не закричали. Заорала коза, в которую попала палка, отскочив от ограждения двора. Гомер выругался на древнегреческом языке, на котором знал несколько слов. Улегшись на землю, попытался заснуть, к утру стало немного теплеть, но морской прохладный ветер заставлял поэта сжиматься от холода. Прилегши, он задумал все же вновь проникнуть внутрь жилища, и пусть будет как будет. Но как только он подошел к хижине, заорал петух. Гомер, смущенный птицей, человек, всегда выдержаный, вновь выругался, назвав кукарекалку на филистимском языке извергом. Выждав какое-то время, сделав несколько кругов возле лачуги, поэт вновь приоткрыл дверцу и, не заметив движения, юркнул внутрь. Обойдя все комнаты, не застав никого из людей, он пожалел, что не сделал этого раньше.