Приключения французского разведчика в годы первой мировой войны - страница 39

Этот командир был настоящим рыцарем средневековья, заблудившимся в нашем современном мире. Однажды, когда я назвал немцев «бошами», он упрекнул меня:

— Не оскорбляйте никогда вашего врага; зачем? Не нужно даже никакой ненависти. Мой дом захвачен крысами, я защищаюсь от них, и я их истребляю. Я их не ненавижу, и я показался бы смешным, если бы выступал против них с оскорбительными речами. Прежде сражались учтиво, по-рыцарски. Сегодня все полно неслыханной ненависти, беспрецедентной лживой пропаганды. Именно все это нас заставило принять якобинскую концепцию «вооруженного народа». Для демократий война оказывается одной из наиболее отвратительных коллективных истерий.

Я заполнил целую тетрадь заметками такого рода о «словах и делах» моих обычных или случайных товарищей по оружию, и я полагаю, что добро и зло, красивое и уродливое, великодушное и гнусное почти уравновешивались там, если не количественно, то, по крайней мере, качественно, так как потребуется много мелких душонок, чтобы свести на нет ценность одного большого сердца; комендант Ласелль стоит многочисленных Пиктонов, а один святой, как подполковник Озерэ, должен весить много больше на божественных весах и в наших глазах, чем толпы пигмеев, которые позорят человечество.

Но чтобы понимать это, нужно постичь глубинную суть вещей, а не останавливаться на поверхности, которая, должен признаться, никогда не казалась мне ни красивой, ни приятной. Стоило войти, например, в зал «Белой Лошади», когда отдыхавшие солдаты предавались там наслаждению от красного вина, то я слышал там вначале только неясное гудение хриплых или грубых голосов, где ухо, привыкнув, наконец, к этому гулу, улавливало как неотвязный лейтмотив, слово, дорогое для Золя…бедный способ высказываться для народа, известного недавно как самый любезный и наиболее духовно богатый в Европе.

Но майор и Поль Аккэ объясняли мне: — Все то, что вы видите и слышите там, не затрагивает настоящей французской основы; это плачевный результат последних пятидесяти лет. Что такое полвека в жизни нации?

После этих наблюдений, которые были бы неинтересны сами по себе, если бы не отражали со всей искренностью впечатления эльзасца от его первых контактов с Францией до тех пор, образно говоря, ему неизвестной, я считаю себя обязанным вернуть читателя в последние дни сентября, к моему другу Биркелю, моему бухгалтеру Филиппу и доктору X.

Первый, которого я попросил, тотчас же после смерти Рауля, достать адрес доктора, потерял вначале несколько дней, потратив их на браконьерство в лесах С. Утратив и контроль, и защиту с нашей стороны, он дошел до того, возбудил подозрения, и когда вернулся из Иксхейма с необходимыми сведениями, его пришлось эвакуировать без больших предосторожностей.

Надо было его найти и это было нелегко; затем он отказался говорить, опасаясь подвоха, и мне пришлось послать эльзасца, которого он знал, чтобы получить, наконец, адрес доктора X., отправленного после легкого ранения в госпиталь Баденского герцогства.

Что делать? Я мог бы прибегнуть к помощи Биркеля, возвратив его из Экса. Но так как с ним во время эвакуации обошлись довольно грубо, можно было опасаться с его стороны каких-либо действий, вызванных чувством досады или желанием мести. И к тому же, уже наступил конец 1914 года, и линии фронта не так легко было пересечь, как в октябре.

Письмо доктору могло бы его скомпрометировать. Оставалось только одно решение: послать к нему надежного курьера, и при том нужно было подобрать такого человека, которого доктор действительно бы знал. Тогда ему не потребовалось бы задавать вопросы, что могло бы пробудить подозрения. Такого человека у меня не было под рукой. Я раздумывал, не пойти ли мне самому, но где взять нейтральный паспорт, который мне был нужен? Бывшие немецкие и английские агенты пишут сегодня, что уже в 1914 году их разведывательные службы изготовляли любые виды фальшивых документов; я полагаю, что мы тогда еще не были на это способны.

Мне пришел на помощь случай — или, скорее, результат использования всех возможностей, обострившихся, чтобы не упустить ничего. Я знал в Цюрихе эльзасского инженера, по фамилии Гроссман, который мне продал некогда сельскохозяйственные машины; я знал его как большого друга Франции, но я не знал, что он поддерживал связи с капитаном Саже.