Приключения Фрица Стагарта, знаменитого немецкого сыщика - страница 12

Я поэтому опишу это происшествие, придерживаясь строго фактов и не вмешивая сюда личного литературного элемента, и поэтому приведу только ту переписку, которая частью попала в руки моего друга, частью же явилась вещественным доказательством в судебном деле несчастной героини «Дома смерти». Только в конце я буду принужден привести частью письма моего друга, частью мои собственные заметки, частью данные судебного разбирательства.

Я привожу пожелтевшие письма по порядку:

Первое письмо.

Эллен Робертсон графине фон Таннен, в Берлин.

Лондон, май 1904.

Дорогой друг!

Прости меня за то, что я несколько недель не давала своему единственному другу никаких известий о себе. Ты имеешь полное право сердиться на меня, так как моя небрежность не может быть оправдана ничем, она явилась исключительно следствием эгоизма.

Или, может быть, я заслужу прощение, если признаюсь, что эгоизм этот был порожден жизнью столь полной счастья и блаженства, что я совершенно отдалась этому скверному чувству.

Когда человек счастлив, он ни на что не обращает внимания. Для него и прошедшего и будущего как бы не существует. Он живет одним настоящим.

Теперь я выдала себя. Итак, благородная графиня фон Таннен, дорогая подруга детства, дорогой друг, прими мою исповедь:

Я влюблена. (Фу, как банально.) Ваш немецкий язык слишком беден, чтобы выразить в нескольких словах это чувство. «I am in love», говорим мы, англичане, и этим все сказано. «Я в любви», значит это в переводе. Я изнываю, я исчезаю в любви. Моя особа, моя индивидуальность, мои мысли, все мое существо поглощено любовью…

Он итальянец. Может быть, ты его знаешь. Его зовут граф Коста. Он владеет обширными поместьями в Сицилии. Его отец служил под начальством Гарибальди. Он замечательный человек. Он не красив, но обворожителен. Не галантен, но вежлив. Не болтун, но полон остроумия, когда он нарушает молчание. Из него исходит какая-то сила. Его таинственная воля подчинила меня, как только я с ним встретилась.

И мать, и отец желали этого брака. Я очень богата, а он очень древнего рода. Сначала я противилась этому плану. Мое упрямство рассеялось как дым, как только я его увидала. Если я страдаю, если что и может подвергнуть опасности все мое счастье, то только сознание, что ему не в силах противостоять никакая женщина.

Ты, наверно, улыбаешься. Ты, может быть, с состраданием и с неодобрением покачаешь головой и подумаешь, что я отдалась во власть слишком пылким чувствам.

Ты ведь всегда была холодна и рассудительна. И все-таки ты так добра. Ты женщина, познавшая счастье. В твоем последнем письме ты пишешь, какое счастье дал тебе вкусить твой муж. Я не сомневаюсь, что твое счастье вместе с тем и его счастье. Должно быть так чудно получать счастье делая близкого человека счастливым. Я думаю, это испытывает твой муж. Это испытываю я. Я хочу только дать счастье другому.

Да, я хотела бы страдать, умереть, чтобы быть счастливее всех людей на свете.

В этом заключается сила женщины, святая сила, возвышающая ее над всем земным мужчины.

Она наслаждается рефлексом.

Любит ли он меня? Наверное, ты задала себе этот вопрос уже раза три, читая с улыбкой мои пылкие размышления.

Да, Матильда, он меня любит. Он никогда мне не говорил о любви. Но я знаю, что его душа сливается с моей. Я это знаю с того момента, как мы в первый раз поцеловались. Это был мой первый поцелуй.

Мои губы были целомудренны, пока его губы не прикоснулись к ним. Мне казалось, что под его поцелуем я потеряю сознание. Я чувствовала, что могу сорвать с себя платье, что могу закричать ему: «Возьми меня, возьми меня всю, целиком. Я хочу слиться с тобой, так как этот поцелуй, которым ты возбудил во мне все желания, сделал меня твоей женой!»

И неужели же он может меня не любить?

Свадьба через три недели, Матильда. Но что она для меня? Ничего. Пустая формальность, пустая и неприятная, так как мои чувства будут выставлены всем напоказ, мои мысли будут исторгнуты из моего святая святых.

Одно должны будут все сказать: «Чудная пара». Он выше меня, у него красивая, стройная и могучая фигура. Он держит себя с благородством. Руки его аристократичны и благородны. Лицо его загорело от солнца юга и все же нежно. Два широких шрама от ударов сабли придают ему мужественность. А глаза — настоящий Везувий. Каждый взгляд — поток лавы.