Приключения Гекльберри Финна - страница 11

– Дамы и господа! Посмотрите на эту руку! Ещё вчера это была рука свиньи, но всё переменилось, теперь это рука человека, идущего к новой жизни, и этот новый человек скорее нарежет кони, чем вернётся к старой, грешной жизни. Истинно говорю вам! Запомните же слова, сказанные мной ныне! Теперь это чистая рука! Пожмите её с чистым сердцем! Все двинули пожимать ему клешню его, один за другим, и все при этом пускали трогательную слезу. Жена судьи даже поцеловала его. Вслед за этим старикан дал зарок не квасить, и в знак этого поставил вместо подписи жирный крест на бумаге. Судья сказал, что это самый святой момент в его жизни, или что-то в этом роде. Затем они препроводили старикана в самую красивую комнату в доме, которую берегли для гостей, а ночью, когда он исходил от сильной жажды, он не выдержал, и забрался на крышу, спустился вниз, и обменял обнову на кувшин сорокаградусного пойла, влез на крышу и вернулся назад пьянствовать и куролесить. К утру он допился до чёртиков, снова зачем-то полез в окно, свалился с крыльца и сломал левую руку в двух местах, валялся перед домом и так и замёрз бы, если бы кто-то не нашёл его на рассвете. А когда пришли проведать его в гостевую комнату, у них у всех отвалились челюсти – в комнате можно было учиться плавать.

Судья пришёл в неистовство. Он стал вопить, что бедного старика может исправить только пуля из дробовика, потому что других способов воспитания в данном случае не существует.

Так вот, скоро старик снова оклемался, а затем отправился к судье Тэтчер с жалобой, чтобы заставить его отказаться от денег, а потом принялся за меня, чтобы я прекратил ходить в школу. Он подкараулил меня пару раз и избил, но я все равно ходил в школу и старался избегать встречаться с папашей. Раньше я не любил ходить в школу, но тут я решил, что я теперь буду ходить, папаше назло. Судебное разбирательство шло черепашьим темпом, как будто никто его не собирался делать поэтому время от времени я брал взаймы два или три доллара у судьи, чтобы не получать плетьми по спине. Всякий раз, когда он брал деньги, он напивался, и всякий раз, когда он напивался, он поднимал весь город на уши, и всякий раз, когда он поднимал город на уши, его сажали в кутузку. Он был просто на коне – такая жизнь была по нему. Он слишком долго наседал на вдову, пока ей не надоело, и она наконец сказала ему, что, если он не бросит куролесить, то получит по полной. Ну, и разошёлся же он тогда! Папаша тогда заорал, что покажет всем, кто настоящий хозяин Гека Финна. Поэтому весной однажды он подкараулил и схомутал меня, а затем увёз в лодке мили на две вверх по реке, там перебрался на другой берег в местечке, сплошняком заросшим лесом, там вообще не было домов, кроме старой хижины, которую никто бы и в жизнь не нашёл, если бы не знал, где она находится.

Он держал меня на виду все время, и у меня не было никакой возможности убежать. Мы жили в этой старой развалюхе, и он, ложась спать, всегда запирал дверь и клал ключ под голову. У него было ружьецо, которое, я думаю, он где-то украл, и мы ловили рыбу и охотились, тем мы и жили. Каждый раз, когда он запирал меня, он отправлялся к перевозу, в трех милях отсюда, и там с парома торговал рыбой или менял её на виски, а потом притаскивал бутылку домой, напивался до чёртиков и таким образом приятно проводил время, и потом колотил меня. Вдова про это узнала, поняла, где я был, и послала человека, чтобы попытаться вызволить меня, но папаша прогнал его с помощью ружьеца, и это продолжалось так долго, что я привык к такой жизни, и мне в конце концов она стала даже нравиться, всё, кроме плётки. Это было классно и весело, каждый день ничего не делать, курить и ловить рыбу, ни книг тебе, ни учебы. Прошло еще два месяца, и моя одежда превратилась в грязные лохмотья, и я уже не понимал, как мне когда-либо нравилось жить у вдовы, где ты должен был всё время мыться, есть с тарелки, всё время пользоваться расчёской, и ложится спать по расписанию, и вовремя вставать, не выпускать книгу из рук, и при этом старая мисс Уотсон всё время донимала тебя упрёками. Я больше не хотел возвращаться туда. Там я перестал ругаться, потому что вдове это не фортило, но теперь я снова стал сквернословить, и у моего папы по этому поводу не было никаких возражений. Вообще говоря, жить в лесу было вовсе не плохо, я вам говорю!