Приключения капитана Коркорана - страница 19

Прочтя письмо, Голькар, протянув руку капитану, сказал:

– Дорогой друг мой, теперь между мною и вами такие отношения, что в подобных письмах нет ровно никакой надобности, и, принимая во внимание те отношения, в которых я в настоящее время нахожусь с англичанами, подобное письмо не могло бы быть вам полезным, если бы я не знал, как теперь, кто вы такой, и не убедился в вашей храбрости, благодаря которой спасена моя жизнь. По несчастью, как мне это отлично известно, полковник Баркли идет на Бхагавапур, но если бы даже это не было мне известно, то это мне доказала бы измена Рао, обнаруженная сегодня вечером. Ввиду этого я опасаюсь не иметь возможности оказать вам помощь в ваших розысках. Я даже полагаю, что ваша дружба со мною много вам повредит в глазах англичан.

– Государь, прошу вас, не заботьтесь обо мне и о моих отношениях к англичанам. Если полковник Баркли отнесется ко мне недружелюбно, то, будь он во главе хотя бы тридцати полков, я сумею ему доказать, как тяжела моя рука, когда придется наносить удары. А потому прошу вас нисколько не заботиться обо мне, а, напротив, быть может, я могу вам быть полезным и способствовать заключению мира…

– Заключить мир с этими варварами? – вскричал Голькар, и глаза его засверкали яростью. – Они убили моего отца и двух моих братьев; отняли у меня половину государства, а другую половину разграбили! Клянусь ослепительным Индрой, колесница которого проходит по небу, рассылая свет в самые отдаленные уголки мира, что если бы нужно было отдать мою жизнь и все мои сокровища для того, чтобы бросить в море всех этих рыжих варваров, то я ни на минуту не задумался бы всем пожертвовать. Да, клянусь, что я, исполнив это, с радостью возвратился бы к своим предкам…

– И оставил бы меня одинокой здесь! – прервала его Сита с выражением кроткого упрека в голосе.

– Ах, прости, дитя мое дорогое! – сказал старик, прижимая дочь к сердцу. – Одно только напоминание об англичанах вызывает во мне отвращение… Прошу капитана извинить меня…

– Ах, пожалуйста, государь, не стесняйтесь и сколько угодно проклинайте англичан. Что до меня касается, я тоже их терпеть не могу, за исключением сэра Вильяма Бэроулинсона, показавшегося мне очень симпатичным человеком, хотя немного многословным в своих объяснениях. Вообще я столько же интересуюсь англичанами, как маринованной селедкой или сардинкой в масле. Я бретонец, и между саксонской расой и мною не может быть ничего общего.

– Очень рад, слыша это, капитан! – сказал Голькар. – Вначале я опасался, полагая, что вы друг англичан. Когда я думаю об участи Ситы, кровь кипит в моих старых жилах, и мне бы хотелось всем англичанам, находящимся в Индии, отрубить головы… Но не будем больше говорить об этом, а ты, моя дорогая Сита, чтобы рассеять мое волнение и успокоить меня, прочти что-либо из тех прекрасных книг, в которых прославлялись наши великие предки.

– Если желаешь, я прочту тебе то место, – отвечала Сита, – из «Рамаяны», где царь Дакарата, будучи на смертном одре, трогательно жалуется, что нет около него Рамы, его дорогого сына, этого непобедимого героя, которого он сам обвинял в том, что он заслужил наказание, так как в молодости своей совершил невольное убийство.

– Прочти, пожалуйста, – отвечал Голькар.

Сита, тотчас встав, принесла книгу и начала чтение:

– «Я пришел к пустынным берегам реки Караю, куда привлекло меня желание выстрелить в животное, не видевши его, а только по производимому его движениями шуму, что мне всегда удавалось благодаря моей большой опытности в стрельбе из лука. Там я был скрыт темнотою, не выпуская из рук натянутого лука, стоя вблизи от уединенного водопоя, куда ночью жажда привлекала четвероногих, населявших леса.

Тогда я услышал звук, похожий на шум, производимый медленно пьющим слоном, и вместе с тем чрезвычайно похожий на шум, слышный при наполнении кувшина водой. Я тотчас пустил из лука острую стрелу в то место, откуда мне послышался шум, так как рассудок мой затемнен был роком.

В ту минуту, когда стрела моя попала в цель, я услышал голос человека, жалобно воскликнувшего: “Ах, я умираю! Как это возможно выпустить стрелу в такого отшельника, как я? У кого такая жестокая рука, способная пустить в меня стрелу? Я пришел ночью черпнуть воду в уединенном месте реки и никого ничем не оскорбил!”