Приключения капитана Кузнецова - страница 25

Оглядываю навалы мокрых валунов на дне оврага и нахожу еще два самородка поменьше и восемь штук совсем маленьких. Да, да… Коренное золото… Богатейшее месторождение…

Сложив самородки в одну кучу на дне оврага и превозмогая боль в колене, добираюсь до соленого водоема, чтобы осмотреть валуны: нет ли и здесь золота? Но самородков не оказалось, а соленый водоем доверху заполнен мутной дождевой водой, прорвавшейся в него из ручья через сделанную мной предохранительную гать. Пришлось заняться откачкой воды и починкой преграды. Эта работа отняла весь день

Уставшее тело просило отдыха, но боль в ноге прогоняла сон, и я всю ночь лежал с открытыми глазами. Может быть, причиной бессонницы была также богатая находка? О чем бы я ни начинал думать в эту ночь, мысли опять и опять возвращались к золоту, мешая сосредоточиться на других важных вопросах. Начинаю обдумывать план поиска самолета, а в голове из неведомой глубины возникают и овладевают мною фантастические проекты. То я вижу замерзшее озеро, приспособленное под удобный зимний аэродром, принимающий самолеты с инженерами и рабочими, с оборудованием для прииска и продуктами для приискателей; то прекрасный поселок приискателей на моей поляне и веселых ребятишек, играющих у соленого водоема; то слышу шум моторов огромной драги…

Уснул только под утро, когда принял твердое решение: при розыске самолета изучить размеры озера и его пригодность под зимний аэродром. Этой работой надо заняться завтра же при любой погоде.

Но боль в колене держала у шалаша еще пять дней.

Русскую поговорку «не святые делают горшки» я переделал бы в пословицу «сделать простой горшок — не так уж просто». И это верно. Два дня ушло на поделку шести очень неказистых горшков, похожих на украинские «макитры» и четырех шляпообразных мисок.

Вместо гончарного деревянного круга приспособил плоский округлый валун, положив его на слегка заостренный камень. Отсутствие малейшего навыка в гончарном деле приводило к тому, что один и тот же «горшок» по нескольку раз ломал, перемешивал, и опять «тянул», проворачивая круг одной здоровой ногой. Ломило спину, болели плечи, уставала нога. Пока сохла готовая посуда, вырыл в земле обжигательную печь вблизи шалаша и натаскал топлива.

Еще в пятом или в шестом классе учительница подробно объясняла нам, что при обжиге гончарной посуды первые сутки надо давать слабый огонь или просто «дымок», и только после этого жар постепенно увеличивать, а на третьи сутки посуду прокалить докрасна. После обжига по такой «инструкции», с сильно бьющимся сердцем, я начал вскрывать печь.

У первого горшка оказалось две трещины, у второго — оплавились и покоробились стенки, а третий — рассыпался совсем. Лишь три горшка с подрумяненными боками ласкали глаз и при легком постукивании ногтем издавали приятный звон. Что касается мисок, то они все оказались удачными.

В этот же день я собрал уцелевшие от града уже спелые ягоды лесной клубники и целый кузовок грибов и сварил в новых горшках компот и грибной суп. И компот и суп были так вкусны, что повар нашего ресторана никогда не угощал пилотов подобными блюдами даже в большие праздники.

Двухдневные поиски машины в Ольгинском озере второго и третьего августа принесли раз очарование. На его дне, вблизи усыпанного белыми перьями Орлиного утеса, под трехметровой толщей хрустально чистой воды на всей ширине водоема я не нашел никаких остатков самолета, никаких признаков его падения. Но где же самолет? Ведь я видел тогда с высоты, как он почти вертикально падал на голубую гладь озера за Орлиным утесом. Правда, последний раз я взглянул на машину, когда она находилась на высоте около пятисот метров над озером. Не могла же она сама по себе выйти из пике, свернуть влево или вправо, или полететь дальше по прямой и упасть где-то подальше?..

А может быть именно так и случилось?

Четвертого августа на небольшом плотике из четырех сухих колодин, связанных попарно тонкими березками, я продолжал обследование озера уже по его длине, заплывами от западного до восточного, еще незнакомого мне берега.