Приключения маленького лорда - страница 31

– А! – произнёс граф. – Они нравятся тебе?

– Очень, очень, очень! Не могу сказать, до чего нравятся, – проговорил Фаунтлерой с личиком, сиявшим от восторга. – Одна игра – точно американский мяч, только надо играть на доске с чёрными и белыми деревянными гвоздями. Я старался выучить Доусон, но сперва она не вполне понимала; видите ли, она дама, а потому никогда не играла в американский мяч, и потом, может быть, я не совсем хорошо объясняю. Но вы знаете, как играют в эту игру? Да?

– Нет, – ответил граф. – Это что-то вроде крикета?

– Я никогда не видел, как играют в крикет, – сказал Фаунтлерой. – Зато мистер Гоббс много раз водил меня смотреть на игру в американский мяч. Это чудно хорошо. Так волнуешься! Хотите, я принесу мою игру и покажу её вам? Может быть, это вас займёт и заставит забыть боль в ноге? У вас очень болит она сегодня?

– Порядочно, – был ответ.

– Тогда вы, может быть, не забудете о боли? – тревожно спросил мальчик. – Может быть, вас побеспокоит игра? Как вы думаете, это займёт вас или вам будет неприятно?

– Пойди и принеси игру, – сказал граф.

Конечно, для графа было в новинку разговаривать с мальчиком и учиться играть с ним в игры, и это занимало его. Когда Цедрик вернулся с ящиком, на губах графа мелькнула улыбка, и его лицо оживилось.

– Можно пододвинуть этот стол к вашему креслу? – спросил маленький лорд.

– Позвони, чтобы пришёл Томас, – сказал граф. – Он перенесёт его.

– О, я могу это сделать сам, – предложил Фаунтлерой. – Он не очень тяжёлый.

– Отлично, – согласился дед, с улыбкой глядя на эти приготовления.

Мальчик был поглощён своим занятием. Он поднёс маленький столик к креслу деда, вынул игру из ящика и положил её на стол.

– Когда начинаешь играть, делается очень интересно, – сказал Цедрик. – Видите, та сторона, где чёрные гвозди, – ваша; та, где белые, – моя. Вот это первая луза, а это вторая, это третья, а вот эта луза – дом.

Он оживлённо объяснял подробности игры, показал, как следует бросать шар, и рассказал, как однажды при нём схватили мяч на лету. Было приятно видеть его грациозную фигуру, быстрые ловкие движения.

Когда наконец объяснения закончились и игра началась, граф невольно увлёкся. Его маленький партнёр вкладывал в игру весь пыл своего детского сердца. Весёлый смех Цедди при всяком хорошем ударе, его беспристрастное наслаждение своей удачей или удачей противника – всё это сделало бы весёлой и привлекательной любую игру.

Если бы за неделю перед этим кто-нибудь сказал графу Доринкоурту, что в это утро он забудет о своей подагре и смирит дурной характер ради детской игры с маленьким курчавым партнёром, он, конечно, рассердился бы. Между тем граф совершенно забылся. Но тут дверь отворилась, и Томас доложил о нежданном посетителе.

Гость, старый господин в чёрном сюртуке, был приходским священником. Его так поразило происходившее в библиотеке, что он слегка отшатнулся назад, подвергаясь опасности столкнуться с Томасом.

Надо сказать, что ни одна из обязанностей не казалась этому священнику, которого звали мистер Мордаунт, такой неприятной, как необходимость бывать в замке старого графа. Действительно, благородный лорд обыкновенно неприветливо встречал его. Он не любил заниматься благотворительностью и приходил прямо-таки в ярость, когда кто-нибудь из его фермеров оказывался в беде, заболевал и нуждался в помощи. Когда у него особенно сильно разыгрывалась подагра, он без всяких стеснений просил Мордаунта не надоедать ему и говорил, что его раздражают рассказы о бедняках и их несчастиях. Когда нога меньше беспокоила его, он бывал добрее и иногда давал священнику денег, но всегда смеялся над ним и страшно бранил всех жителей прихода, называя их лентяями и глупцами.

Вообще, в каком бы настроении ни был граф, его насмешливые слова заставляли Мордаунта чувствовать себя неловко и жалеть, что христианское смирение мешает ему ответить на резкость резкостью. В течение тех лет, которые мистер Мордаунт провёл в Доринкоуртском приходе, ему ни разу не случалось видеть, чтобы его сиятельство лорд по своей доброй воле сделал кому-нибудь добро или подумал о ком-нибудь, кроме себя.