Приключения Полынова - страница 7

И еще — жара. Она проникала со светом, ее усиливало воображение — ведь за стенкой могло бы плавиться олово. Человеку не обязательно требуется бросить взгляд на солнце, чтобы ощутить боль в глазах. Достаточно в кромешной темноте представить солнце.

Однако Бааде не поворачивал руля, а Шумерин не возражал против бездумного бега в огонь. Жадное, почти гипнотическое стремление видеть, видеть: а что будет дальше, — растворялось в прострации безвременья.

И вездеход, а в нем застывший у руля Бааде, застывший рядом Шумерин летели вперед, углубляясь все дальше в сверкающую бесконечность.

— Генрих, Миша, куда вы так далеко? Встревоженный голос Полынова в динамике точно разбудил их от сна.

Они задвигались, Шумерин глянул на счетчик спидометра и выругался.

— Ничего, Яша, сейчас поворачиваем, все в порядке! — прокричал он в микрофон.

— Хорошо, — слова почти тонули в треске помех. — А то я слежу за пеленгом и никак не возьму в толк, почему вы лезете в пекло против расчетного маршрута.

Шумерин хотел ответить, что это вышло невольно, но сдержался: психологу лишь дай повод — вцепится.

— Нет, нет, Яша, все в порядке. Просто очень интересно. Потом расскажу.

Он выключил связь.

— Знаешь, — сказал Бааде, круто разворачивая машину, — я человек трезвого склада. Все эти эмоции у меня вот где, — он сжал кулак. — Но сейчас мне вспомнилось…

— Что?

— Как я мальчишкой в деревне ходил на лыжах. Заберемся далеко-далеко, снег слепит, кругом голо, пусто, холодно, и местность уже незнакомая, и дома ждут, беспокоятся, а все тянет вперед… Ну же, еще десять шагов, еще сто… Глупо, боязно, не нужно, а идешь. И жутко и, ах, как славно. Почему так?

— Спроси у Полынова. Он специалист и с радостью покопается в твоих переживаниях.

— Наших, Миша, наших!

Теперь обрубленная тень вездехода бежала впереди них. Словно привязанная к колесам яма, словно черный провал без дна и стенок.

— Она действует мне на нервы, — наконец пожаловался Бааде. — И еще это противное мерцание…

Внезапно — механик даже притормозил — небосвод колыхнулся, как занавес, пошел складками. Звезды дрогнули, сбиваясь в кучи. Упругие складки налились белесым светом и, точно под его тяжестью, вдруг лопнули, бросив вниз жидкие ручьи сияния.

Перемена свершилась за несколько секунд.

— Полярное сияние? — спросил Шумерин.

— Похоже, — Бааде бросил взгляд на табло приборов. — Так оно и есть.

— На Земле оно, пожалуй, эффектней.

— Точно.

Шумерин ждал игры красок, багровых сполохов, праздничного хоровода, но с неба по-прежнему лился молочный свет, холодный и ровный, как свечение газосветной трубки. От него на душе становилось неуютно и холодно, как ненастным утром, глядящим в окно неприбранной комнаты. «И никуда ты не уйдешь от Земли, — подумалось Шумерину, — от ее воспоминаний, окрашивающих все и вся».

Сияние потихоньку меркло.

И снова начался бег через жару, под черным небом, единоборство с тенью, сухостью губ, дрожание света. Однообразие нагоняло сон, тем более что взгляду было утомительно бороться с призрачным движением воздуха, искажающим перспективу подобно неровному стеклу. Напрасно Шумерин стыдил себя: «Я же на Меркурии, все, что я вижу здесь, — впервые…» Физиология брала свое.

…Толчок, удар локтем, крик Бааде. Сердце быстро заколотилось, как это бывает при резком переходе от полусна к тревоге.

— Там, там… — шептал Бааде.

— Что там? — зло спросил Шумерин, потирая локоть.

Бааде показал. Посреди слепящей равнины стоял концертный рояль.

Шумерин замотал головой. Потом достал термос, набрал в ладонь воды и плеснул себе в лицо.

Рояль не исчез. Нестерпимо сверкали его лакированные бока, крышка была приподнята, клавиши словно ждали прикосновения пальцев.

— Он… появился сразу? — решился, наконец, спросить Шумерин.

— Нет, из пятна… Я думал, мне померещилось…

— Ну и?..

— Этого не может быть.

— Сам знаю! Но кто из нас сошел с ума: мы или Меркурий?

— Подъедем ближе.

— Только осторожно.

Шумерин ждал, что с приближением рояль исчезнет. Но ничего не происходило. Плыл горизонт, перед глазами мельтешило белесое марево, и в нем незыблемо стоял призрак рояля.

— Надо выйти, — сказал Бааде.