Приключения Вернера Хольта. Возвращение - страница 5

— Не смей так говорить! — воскликнула Гундель. — Ты прекрасно знаешь, что у нас совсем другое.

— Возможно, — ответил он. — Сначала направо, потом налево, но у меня повороты так быстро не получаются. — Он встал. — Пройдемся? Профессор предписал мне моцион.

Гундель пошла с ним по обочине шоссе. Они свернули на дорожку, которая вилась среди садов, полого поднимаясь в гору. Оттуда открывался вид на долину, на затянутый дымкой город — море домов, нет, море развалин. Хольт остановился. Таким лежал перед ним и Гельзенкирхен, и Эссен, и Ваттеншейд; та же картина, недоставало лишь копров.

Гундель наконец нарушила молчание.

— Ты стал совсем другой, — сказала она.

Он двинулся дальше.

— Не нахожу.

Дорога пересекала лесок, среди кустарника высились сосны. Хольт поискал на опушке место посуше. Они уселись.

— Ошибаешься, — сказал Хольт. Он обвел рукой вокруг. — Мир стал другим. — Он растянулся на траве, подложив руки под голову. — Меня нес поток, — сказал он, следя взглядом за стаей перелетных птиц. — А теперь будто выбросило на берег в совершенно незнакомой местности.

— Даже если местность незнакома, — сказала Гундель, — надо встать и оглядеться!

Хольт приподнялся и повернул голову. Он увидел среди кустов ржавые листы железа, остатки сгоревших грузовых машин, а на опушке леса несколько деревянных крестов с нахлобученными на них стальными касками.

— То, что я принимал за мир, — сказал он, — оказалось призраком, иллюзией и лежит теперь в развалинах. А до того мира, который окружает меня сейчас, мне дела нет.

Гундель машинально сорвала цветок и задумчиво обрывала лепестки.

— Если бы все думали, как ты, у нас в городе до сих пор не было бы ни воды, ни газа, ни света, трамваи бы не ходили и никто не пек бы хлеба.

— Правильно, — сказал Хольт. — Да я бы и не смог починить водопровод, я ничего не смыслю в трамваях и хлеб тоже не умею печь. — Он поднялся, стал отдирать приставшие к брюкам репьи. — Сама видишь, я лишний, бесполезный, единственное, что я умею, — это стрелять и работать ключом, ничему другому меня не обучали. — Хольт засунул руки в карманы. Он снова глядел на пылающий диск солнца; оно уже коснулось гребня холмов за городом и слепило глаза. — В лагере, — продолжал он, — мы боялись, как бы нас не передали французам; говорили, они всех силком запихивают в иностранный легион. — Он подал Гундель руку и помог встать. — Знай кошка свое лукошко, — сказал он. — Иностранный легион был бы только логическим следствием.

Он все еще держал руку Гундель в своей. И когда она подняла голову и серьезно и беспомощно на него взглянула, ему показалось, что наконец-то он видит прежнюю Гундель, да и платье на ней было то же.

— Я думал, ты меня забыла, — сказал он.

— Я!.. Тебя забуду?! — воскликнула она.

Запустив пальцы в каштановые пряди, он запрокинул ей голову.

— Я думал, ты уже не та, — сказал он.

Она закрыла глаза. Губы Хольта коснулись ее губ.

— Но это в самом деле ты! — сказал он.

— Никогда больше не говори такое… про иностранный легион… — попросила она.

— У меня никого нет, — сказал он. — У меня одна ты.

Она обвила его шею руками.

— Постарайся себя пересилить. Я так боюсь за тебя!

Он узнал губы Гундель, когда поцеловал ее.

Они спускались вниз по дороге. Сумерки будто занавесом затянули город в долине, но дорога здесь, наверху, была еще озарена оранжевыми отсветами неба. Гундель все еще держала в руках цветок, с которого оборвала лепестки.

— Интересно, как вырастает такой вот цветок! — сказала она, бросив наконец стебель.

Хольт не ответил. Он взял Гундель под руку. Он словно охмелел от ее вновь обретенной близости.

— Пошли куда-нибудь, — сказал он, — посидим в кафе!

— Нет, что ты, — возразила она. — Я должна быть на собрании! Хорст Шнайдерайт ждет! — И она прибавила шагу.

Хольт, разом отрезвев, шел следом. Сумерки сгущались. Похолодало. Он зяб.

Среди штабелей обугленных досок и обгоревшего мусора стоял барак с забитыми картоном окнами. Внутри при свете огарка на садовых стульях и неструганых скамьях пристроилось десятка два юношей и девушек. Все знали Гундель, здоровались с ней за руку. Хольт уселся в сторонке.