Прикосновение - страница 36

— Где Джули? — спрашивает Сидни.

— Она недавно спускалась, чтобы поджарить себе гренку, — отвечает миссис Эдвардс, не отрываясь от чтения. — Она заболела.

— Ей плохо? — спрашивает Сидни, обращая внимание на то, что подошвы ног миссис Эдвардс определенно не очень чистые.

— Ничего страшного.

Сидни кивает. Ей тоже хочется есть, но она принимает решение подняться в свою комнату и подождать, пока вопли на кухне стихнут. Когда она ставит ногу на нижнюю ступеньку, раздается телефонный звонок. Миссис Эдвардс из лежачего положения моментально приходит в движение, хотя никто не предпринимает ни малейших усилий, чтобы добежать до телефона раньше нее.

Она моментально расплывается в улыбке. Ее глаза устремляются внутрь и видят только человека на другом конце провода. Она смеется, задает какой-то вопрос, неохотно прощается. Сидни уже заметила, что у нее настоящий дар продлевать разговор. Сидни делает вид, что рассматривает мозоль у себя на ноге. «Пока, скоро увидимся», — воркует миссис Эдвардс и секунду выжидает, на случай, если человек на другом конце провода еще не все сказал. Наконец она кладет трубку и туже затягивает пояс халата. Она смотрит на Сидни.

— Это Джефф, — с неописуемым удовлетворением произносит миссис Эдвардс. — Он благополучно добрался домой.

Двор за длинным рядом домов в Трое весь зарос зеленью.

Сирень, хоста, грецкие орехи. Фиалки, шелковица, гортензия. Все запущенное. Никто ничего не подстригает и ни за чем не ухаживает. Мать Сидни поставила молочные бутылки с первыми розами на подоконник в кухне. Это неизменная розовая ругоза. У нее плоские лепестки и предательские шипы.

Красные клетчатые обои над раковиной. Желтые шторы на окнах. Куда подевались бледно-желтые часы с разлохматившимся шнуром? Сидни помнит коричневый холодильник «Нордж», день, когда ее мать установила стиральную машину и сушильный барабан. В подвале все еще был земляной пол. Неделю спустя мать несла к стиральной машине корзину грязного белья и увидела крысу размером с небольшую собаку. Она загнала животное в угол и забила насмерть на глазах у Сидни, продемонстрировав такие неистовство и ярость, что девочка на несколько часов потеряла дар речи.

Сидни помнит осыпающуюся со стен штукатурку. Узкие и длинные деревянные доски пола в коридоре, не покрытые лаком и почти черные. Линолеум на кухне. У них было две спальни, гостиная, ванная и в конце коридора кухня. В комнате Сидни стояли кровать и письменный стол. Одну стену занимали шкафы. Кровать была застелена розовым пуховым одеялом, а на окнах висели блестящие фиолетовые занавески. Возле кровати стояла пластиковая тумбочка с выдвижными ящиками, в которые Сидни складывала лак для ногтей, дневник, записки от подружек и недавно полученные поздравительные открытки. Каждый день, возвращаясь из школы, она взбиралась по цементным ступеням. Войдя в дом, она тут же шла в свою спальню, и ей казалось, что она ненадолго погружалась в прошлое, чтобы благополучно вынырнуть в настоящем.

Когда Сидни было тринадцать лет, она однажды вернулась из школы в необычно аккуратную квартиру. Мать дожидалась ее, сидя у кухонного стола. Она попросила Сидни присесть.

— Ты делала уборку? — спросила Сидни, покосившись на пустые полки.

— Вроде того, — ответила мать.

Мать объявила Сидни, что они вдвоем уезжают и будут теперь жить в Массачусетсе, в настоящем доме. В исполнении матери это звучало здорово. У Сидни будет два дома, два комплекта друзей, две собственные комнаты. Она будет путешествовать между Массачусетсом и Нью-Йорком.

О чем ее мать промолчала, так это о том, что она сыта по горло коричневым «Норджем» и цементными ступеньками, а также бесконечным ожиданием воплощения надежд, которые когда-то подавал ее муж. Она промолчала о том, что встретила другого мужчину. Она промолчала о том, что еще ничего не сказала отцу Сидни.

Этим же вечером, когда Сидни с матерью уже въехали в массачусетский дом, оборудованный посудомоечной машиной, микроволновкой и нарядной прачечной, зазвонил телефон. Сидни сняла трубку и приложила ее к уху. Отец плакал.

Именно так Сидни и представляет себе своих родителей: граница протянулась от Манхэттена вверх. Белизну карты нарушают только две схематические фигурки, одна слева от границы, одна справа.)