Примерный сын (ЛП) - страница 4

Отец ничего не отвечает, словно я вскользь намекнул на течение времени, на прогресс, который он, всегда так увлекавшийся последними технологиями, упустил из виду из-за собственной смерти.

— С интернетом нет нужды копить диски в доме, у тебя в один миг есть доступ к любой вещи, но я храню все твои пластинки. Вот, посмотри, они все.

И снова неловкое молчание, вот черт! Я снова указываю на пластинку Los Llopis. Ради всего святого, какого черта на пластинку с “Зеленой дверью”.

— Да-да-да, я вижу, — отвечает отец, а я иду и спотыкаюсь о стул. Вместо того, чтобы рассмеяться, он задает мне вопрос: — Я могу присесть?

“Почему ты не можешь сесть? Это твой дом, все это мы сохранили для тебя, ожидая, что ты вернешься”, — думаю я, не в состоянии произнести ни звука, как обычно происходит во сне. Точнее, во сне и наяву. Я пытаюсь исправить неисправимое:

— Конечно-конечно, извини. Куда ты хочешь сесть? Не хочешь снять пальто? Желаешь что-нибудь выпить? Я уже пил джин-тоник. Хочешь бокальчик?

Я говорю о джин-тонике и глазом не моргнув, будто когда-нибудь пил его дома по ночам в одиночестве. Если и пил, то разве что пиво. Это отец пил джин-тоник, когда я был ребенком.

— Нет-нет, спасибо, я не могу ничего пить, — отвечает он.

Я не понимаю, к чему относится то, что он не может ничего пить. К его старым недомоганиям? А может, просто к его нынешней бестелесной сущности или чем там оно было? Но на этот счет я помалкиваю и спрашиваю:

— А кока-колу? Хочешь колу? Или пепси, мама по-прежнему предпочитает пепси. А может, аквариус? [прим: Aquqrius — слабогазированный прохладительный напиток со вкусом лимона и апельсина, официальный напиток барселонской олимпиады 1992 г, товар компании Coca-Cola] Это то, что надо. Ты знаешь аквариус?

Я не так представлял эту встречу. Сотни раз я хотел встретиться с отцом, но иначе. Конечно же, не как простофиля-официант, тупо рекламирующий прохладительное. Я уже выхожу из комнаты на поиски всем известного аквариуса, но слышу его тихий, спокойный голос, словно укоряющий меня в излишне энергичном, ребяческом гостеприимстве:

— Сядь сюда, успокойся. Давай поговорим. Ты не хочешь поговорить со мной?

Отец сел на единственный в комнате стул, и я собираюсь сесть на кровать прямо напротив него, но вдруг осознаю, что не могу пошевелиться. На мне доспехи средневекового рыцаря, а точнее Железного Дровосека, и они мешают мне двигаться. Отец смотрит на меня и ничего не говорит, а я замечаю его бледность и усталый вид, как в последние годы жизни.

— Как ты? Чем занимаешься? — спрашивает он. Я пытаюсь снять с себя латунные доспехи, но не тут-то было. Делать нечего, и я решаю с этим смириться.

— Да нормально, работаю в магазинчике канцтоваров. Знаешь, типографию нам пришлось закрыть.

Со всей этой всеобщей информатизацией приходилось вкладывать немало денег, и мама подумала, что…

— Все это я знаю. Я имею в виду твои планы. Над чем ты работаешь, куда идешь…

— Ах, это. Иногда я подумываю, не стоит ли нам нанять продавщицу и купить сканер и принтер.

Даже не знаю. Думаю, так мы получали бы гораздо больше, не только из-за возможности копирования документов, но и потому, что так больше народу заходило бы в наш магазинчик, поскольку за плату они могли бы пользоваться оргтехникой, но… — Внезапно у меня пропадает желание продолжать разговор. Мои слова кажутся мне незначительными, а рассказ неинтересным. — Там видно будет.

— А твоя невеста?

Вопрос отца сбивает меня с толку.

— Невеста? — недоуменно переспрашиваю я.

— Да, та девушка, которая училась с тобой. Ну та, что так часто звонила.

— Ах, Лурдес. Ты ее помнишь?

Отец меня просто поражает. Какие вещи он мне выдает, что выуживает из глубин моей памяти. Вскоре после его смерти семья Лурдес перебралась в Валенсию, и наша связь оборвалась. Больше я ее не видел и редко думал о ней.

— Вот-вот, она самая, Лурдес. Я так и вижу ее, когда она взяла тебя за руку в день похорон.

— Это было накануне. Думаю, ты еще был…

Осекшись, я делаю неопределенный жест, проведя руками параллельно полу. Мне стыдно говорить о таких вещах. Не о том, как мы с Лурдес держались за руки, а о смерти. Это все равно, что после ссоры ты снова встречаешься с девушкой, и хотя вы оба думаете о той размолвке, ты сознательно избегаешь темы, из-за которой вы поругались, потому что боишься нового конфликта и разлада. Отец сам договаривает за меня: