Primièra canso - страница 7
– К черту легче! – сердито отозвался трубадур. – Драгоценность от подделки отличить не может!
– Эх, Скриб! Все у тебя сложно. Тебе бы больше понравилось, если бы она разбиралась в поэзии и прямо посреди двора, перед всеми гостями возмутилась? Или, того хуже, попросила бы герцога наказать тебя? – монах пожал плечами.
Серж в замешательстве замолчал. Справедливости ради, он не знал, что отвечать другу-монаху. Определенно ему бы больше понравилось, если бы накануне ее не венчали с герцогом. Отчего-то то, что после первой же брачной ночи обожаемый покровитель оставил супругу в одиночестве, отправившись к Клодетт, то заставляло его усмехаться, то вызывало раздражение. Впервые в жизни он был зол на своего благодетеля. И все это сплелось в такой странный клубок в его голове, что он и не смог бы ответить самому себе, каковы причины его нелепого состояния.
В конце концов, он поднял глаза на брата Паулюса и тихо сказал:
– Ты же знаешь, что герцог меня не накажет. Самое страшное, что мне грозит, – если он укажет на дверь. Но этого я не боюсь.
– Ты никогда ничего не боялся... – проворчал святой брат и почесал своего ослика за ухом. – Пора мне, друг Скриб! Разбирайся со своими Жуайезами, да меня не забывай. Я буду в «Трех кабанах» как обычно.
– Ну, прощай, друг мой Паулюс, – ответил Скриб, широко улыбнувшись, и похлопал ослика по шее. – Свидимся.
Монах махнул рукой на прощанье и, затянув новую песенку, направился в сторону Фенеллы, мечтая о том, как первым делом, вернувшись домой, сходит посмотреть на дорогой его сердцу виноградник.
Поэт же глядел ему вслед, едва ли соображая, отчего в голове его застряли слова, произнесенные приятелем, не умевшим выбирать выражений: «А потом станешь оды в честь появления наследников писать. По одному в год».
VI
Апрель 1185 года
Поправив на голове покрывало, герцогиня де Жуайез спустилась из своих покоев. Супруг велел ей собраться, назначив время, и ждать на крыльце, не сказав больше ни слова. Катрин же не спрашивала.
Герцог не любил расспросов. Это Ее Светлость поняла в первые же дни своего замужества. Он любил поговорить, особенно о днях, проведенных в походах. Но как только герцогиня спрашивала его о чем-либо, Его Светлость тут же начинал ворчать, что она глупа, как утка, и должна молчаливо слушать, а не тарахтеть ему на ухо. Часто обеды проходили под рассказы де Жуайеза. Впрочем, не каждый обед они проводили вместе. И не каждую ночь приходил герцог к Катрин.
Такая жизнь вполне устраивала герцогиню. Забот по дому у нее было немного. Сундуки ее наполнились одеждой и украшениями. И Катрин нередко думала, что ей вполне повезло в жизни.
Лишь одно доставляло ей беспокойство. Днем, где бы она ни находилась, она слышала трубадура, поющего печальные песни или игравшего такие же печальные мелодии, которые рождали его пальцы из струн дульцимера. А по ночам она видела его глаза, неотрывно следовавшие за ней. Эти сны мучили ее.
Но ни на минуту не позволяла себе Катрин забыть о фамильной чести, о чести мужа. И потому каждый ее взгляд был холоден, а голос всегда равнодушен...
Герцог уже ожидал ее на крыльце. Смерив жену не слишком довольным взглядом, он сказал:
– В следующий раз наденете мужское платье. Сегодня довольно и этого. Идемте
С этими словами он сбежал вниз по ступенькам и пересек двор, направившись к конюшням.
Катрин глянула на свое платье и улыбнулась. Оно ей было очень к лицу и очень ей нравилось. Ярко красное, с желтыми рукавами и золотой вышивкой по подолу и вороту. Герцогиня довольно оправила юбку и поспешила за супругом.
Погода стояла на редкость хорошая. В апреле потеплело – весна, наконец, вернулась в Трезмон. Солнце пригревало, касаясь своими лучами ее лица. И день был ясный и тихий – ни ветра, ни облаков.
У конюшни, сидя на большом плоском камне и опираясь спиной на частокол, расположился Скриб. Как ни странно, без дульцимера, зато в кои-то веки при плаще и шляпе. Увидев герцога с герцогиней, он вскочил на ноги и почтительно поклонился.
– Вот тебе ученица, Серж, – проговорил де Жуайез. – К вечеру она должна уже сносно сидеть в седле. Что хочешь, то и делай.