С остальными девочками из прошлого было не лучше. Соседка на четыре года моложе, с которой он однажды курил траву у железнодорожного переезда возле ботанического сада, и которая хвасталась ему своим пирсингом и слушала «Мумий тролля», превратилась в серьезную делопроизводительницу областного правительства, сделала себе сенаторскую прическу и ездила отдыхать в Турцию. Девочка, с которой он после очередного Дня города сначала пил водку в развалинах довоенной аптеки, а потом в тех же развалинах с нею переспал, выглядела, может быть, приличнее остальных, потому что стала, как он понял, дизайнером, но ее, к сожалению, посетила дизайнерская болезнь, то есть года, может быть, два назад она уехала жить в Гоа, и хотя уже вернулась, Химич ей писать не стал, потому что видел ее вконтактовский фотоальбом «Мой гоанский сувенир», в котором его счастливая старая подруга помещала фотографии мулатистого младенца – собственно гоанского сувенира. Дочка маминой подруги, знакомая Химичу по какому-то совсем раннему ее детству, когда они с мамой ездили к той семье за город, и маленькая девочка показывала ему десятилетнему, как она кормит поросят, теперь превратилась в таксистку и, судя по облику, лесбиянку. Девочка годом старше Химича, жившая в его доме этажом выше, стала милиционером – он механически подумал, мог ли бы он ее застрелить, и, хотя решил, что мог бы, интереса не проявил и к ней. «Надо забрасывать свою удочку где-нибудь в другом месте», – говорил в таких случаях Шиша, главным достижением которого, как он рассказывал, был нос, сломанный им своей бывшей невесте, заразившей его год назад хламидиозом. Надо было искать дальше.
Конец ознакомительного фрагмента.