Принцесса на бобах - страница 36

Владик вздрогнул.

— Ты чего нервный такой? — усмехнулся Дима. — Пугливый стал! Тоже мне, трепетная лань. Смотри — уволю!

Владик нахохлился, но смолчал, только вырубил радио.

Дима откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Плохо она его знает… Если захлопнуть дверь перед Диминым носом, он в эту дверь стучать не будет. Он ее вышибет ударом плеча. Благо, силушки не занимать.

И силы, и упорства, и упрямства. Мы — Пупковы, ваша светлость. Народец крепкий, хваткий, необидчивый. Коли чего захотим — добудем. Не нахрапом, силой — так смекалкой да хитростью. Если дверь не выломаем — значит, с черного хода зайдем. Врасплох застанем, когда вы нас и не ждали.

Дима нашарил мобильный телефон и набрал нужный номер.

— Лева! — сказал он властно. — Ты мне к завтрашнему утру справочку сооруди. Разузнай-ка про родственников нашей графини… Всю подноготную. Как? Это твое дело — как. Ты у нас смекалистый. Муженек, дщерь, маман… Где служат, какие там у кого проблемки-заморочки… Понял? Действуй.

Был дивный осенний день — безветренный, солнечный.

Костя неспешно шел московским бульваром, подставляя лицо сентябрьскому ласковому солнышку. Кленовые листья шуршали под ногами, прошумел промчавшийся мимо трамвай.

Костя покосился на трамвай и беззвучно выругался. Благостного настроения как не бывало. Любезная сердцу всякого москвича, бессмертная хозяйка Бульварного кольца, юркая белка в его колесе, краснобокая «Аннушка» была теперь разрисована рекламой памперсов.

Костя воспринял этот факт как личное оскорбление. Ни в чем не знают меры, сукины дети! Ладно бы, лепили «Аннушке» на бока рекламу какого-нибудь безобидного «вимбильдана» или добропорядочно-нейтрального «Кодака»! Нет, они уже до памперсов добрались, нечестивцы! Так и до «тампаксов» — рукой подать… Костя представил себе страдалицу «Аннушку», оскверненную рекламой дамских прокладок, и снова чертыхнулся в сердцах.

И тут же пристыдил себя. Он шел в церковь, спешил к обедне. Церковь была уже совсем рядом, она стояла у изножия бульвара, а он, Костя, примерный прихожанин, истовый в вере, усердный в молитве, осмелился богохульствовать, поминая чертей в полушаге от храма!

Костя перекрестился трижды, отгоняя от себя тень искусителя. Войдя в ворота, он щедро одарил милостыней юродивых. Деньги на подаяние ему регулярно выдавала жена. На подаяние и на карманные расходы. Костя обычно шутил, принимая из Нининых рук ежедневную мзду: «Так… Это — милостыня юродивым… А это — милостыня мне. Поделим по-братски!»

Он давно свыкся с положением приживалы в собственной семье, с незавидной ролью нахлебника при жене-кормилице. Разумеется, смутные угрызения совести посещали его изредка, но Костя гнал их взашей, твердя мысленно: «Я попробовал работать. Я сделал все, что мог. Не вышло. С меня взятки гладки».

Эта скотская новая жизнь напоминала ему огромный шумный людный рынок. Вселенское торжище. Все поделились на торгашей, покупателей и воров-карманников. Торгаша из Кости не вышло. Покупать Косте не на что. И карманника из него не получится — воровать не умеет. Все. Здесь ему места не было. Костя ехал с ярмарки…

Но нужно же было чем-то заполнить жизнь! Он не желал коптить небо. Он должен был, обязан был найти для себя нечто, способное сделать его существование осмысленным. С полгода он метался в поисках этой высокой цели.

Для начала Костя вступил в ряды какой-то ультрарадикальной партии, но бежал оттуда тотчас, с ужасом сообщив жене, что они там все «голубые» или «красно-коричневые». «Слава Богу, — вздохнула Нина с усталым облегчением. — Я все равно не смогла бы оплачивать такие членские взносы…»

Костя выцыганил у нее полтинник и вступил в аполитичную и гетеросексуальную Партию любителей пива, но вскоре покинул и ее. «Боишься спиться?» — поинтересовалась жена. «Там скучно, — пояснил Костя. — И потом, я пиво не люблю. У меня от него изжога».

Жизненная цель и истинное призвание были обретены Костей внезапно. Однажды, спасаясь от проливного майского дождя, Костя забрел в церковь. Слоняясь там в потемках, пережидая ливень, Костя подошел к церковному календарю… Боже всемилостивый! Оказывается, Костя вошел под эти своды в день своих именин.