Принцесса в скафандре - страница 8

стр.

Стоп.

Палец Эйлин замер. Парадный портрет отца. Конечно, безжалостно отретушированный, но такой величественный. Эйлин оторвалась от компьютера и посмотрела на стену, куда проецировалась картинка. Император. Да, когда ее отец выглядел так – в мундире по земному образцу, с грозным взглядом, с рукой, опущенной на рукоять бластера разом спокойно и угрожающе-весомо… Казалось немыслимым позвать его «папа».

Эйлин вспомнила, что с ней было, когда она только очнулась и почти тотчас узнала, что вся ее семья погибла. Как она кричала, не думая о том, кто ее слышит и чем ей грозит это бурное проявление горя. Как царапала себя еще непослушными после разморозки пальцами. Она вопила и корчилась, пока у нее не кончились все силы. Но печаль не ушла. Она даже не спряталась куда-то на задворки памяти. Как заноза, как невынутый вовремя из раны осколок, эта боль оставалась с принцессой ежеминутно.

Эйлин провела рукой по изображению… И, разумеется, не ощутила ничего, кроме бархатистой поверхности стены.

Должна ли она извиниться перед отцом? То есть, конечно, не перед ним самим. Его рядом с ней не было. Но перед своей памятью о нем. Да, подумала принцесса, наверное, ей бы стоило. Но она оказалась плохой дочерью. И в этом. И на этот раз.

Она нажала кнопку на дисплее, и портрет отца сменился зеркалом. По желанию, пользователь мог развернуть свое изображение слева-направо. Над головой Эйлин горела стрелочка, определяющая, как дается на дисплей изображение. Эйлин даже не обратила на нее внимания. Она смотрела на свое лицо.

На отца она ничуть не походила, однако не сомневалась, что окружающие считают их почти одинаковыми. Что с них взять, большинство, какой бы сами расы ни были, даже не всегда способны различить самца и самку другого вида.

Однако сама Эйлин знала. Она пошла в мать.

Вот только на ее матери это платье смотрелось бы куда лучше.

В задумчивости Эйлин потерла пальцами свое ожерелье. Это движение ее немного успокоило.

Закат

На следующее утро началась церемония смотрин.

Эйлин сидела на софе, облаченная в бархатное платье. Туфлями для нее никто не озаботился, поэтому на ногах у нее болтались розовые пластиковые домашние шлепанцы.

– Во время ретуши нарисуем самую модную обувь, – сказал Лорд-распорядитель.

Эйлин подавила желание съязвить, что, в таком случае, могла бы принимать женихов в пижаме. Платье струилось по фигуре слишком свободно, отчего хотелось почесаться. И еще мучительно казалось, будто Эйлин забыла что-то надеть и, как в дурном сне, вот-вот внезапно обнаружит себя голой.

– Я принес Вам еще помаду. Если честно, только на время, одолжил ее у моей секретарши. – Свидульф протянул принцессе зеленый тюбик.

– Это тоже сделайте через ретушь. – Отмахнулась Эйлин.

В дверях появился первый жених, сэр Хеахберхт, сын Лорда по делам торговли. Такой же, как его отец, высокий гуманоид с прозрачной, словно у медузы, кожей, он даже на несколько дюймов обгонял по росту свою невесту. Принцесса заметно оживилась при его появлении, а уж когда Хеахберхт сказал:

– Госпожа, я исполню для Вас танец!

И вовсе проявила все недвусмысленные признаки нешуточной заинтересованности. Лорд-распорядитель ее восторга не разделял – ему дрыганья Хеахберхта не казались красивыми. Но принцесса, как известно, была молода и наивна…

– Спасибо. Я Вам перезвоню, – сказала Эйлин, сверяясь со списком на планшете. Стоило ей перевести глаза на свои заметки, как вся умиленная нежность из взгляда принцессы пропала.

Хеахберхт, понурившись, удалился. На его место заступил – причем, в буквальном смысле, сэр Квикельм. Второй жених представлял собой некий труднораспознаваемый организм, отдаленно похожий на корнеплод, посаженный в экзоскелет.

– Моя прекрасная госпожа, я приготовил для Вас танец!

– И Вы? – Эйлин сверилась с планшетом. – Ой, ой. Тут написано, что Вы… э-э, простите, размножаетесь почкованием…

Но Квикельм не слышал, самозабвенно вытопывая механическими ногами одному ему знакомый ритм. На полу от его движений оставались глубокие царапины. Несколько секунд Эйлин изумленно смотрела на представление, а затем спешно замахала планшетом, как крестьянка с Беллерофонта – на домашнюю кусачую птицерыбу.