Принцип Рудры - страница 17

А он-то надеялся, что она его оставила на твёрдой земле в покое, посчитал замечание Франсуа за шутку! Нет, Италия производит крепких и целеустремлённых дочерей. Не случайно мафия рождена итальянками; видимо, отрицание закона, непризнание общественного права будущие крёстные отцы впитывают с кипящим от любовной страсти молоком темпераментных матерей. Эмилия, урождённая сицилианка, изо всех сил старалась не уронить реноме соотечественниц. Но у Тайменева становиться папой будущего мафиози не имелось желания.

С первой встречи на «Хамсине» он воспринимает Эмилию непрерывно длящимся взрывом, растянутым во времени, размазанным в пространстве; если взрыв станет направленным, то превзойдет разрушительную силу кумулятивного снаряда, прожигающего танковую броню. Подумав о танке, Тайменев невольно ощупал грудь руками, определяя место, куда направлен прицел двуцветного живого орудия разрушения мужской неприступности. Неудержимый темперамент Эмилии неизменно приводил его в состояние психической астении и при встрече с ней он получал такой стрессовый заряд, что потом приводил себя в порядок день, а то и два. Так бывало на «Хамсине». Возможно, виноват в том сам Николай, его гоголевский комплекс, вдруг сменивший неиссякаемую юношескую тягу к загадкам прекрасного пола.

Эмилия избрала Тайменева объектом интереса и постоянной заботы с первых дней плавания. Только библиотечный образ жизни Николая позволял спасаться от опеки без особых потерь. Теперь, похоже, она готовится взять его в плен надолго. Он ещё раз осмотрел окрестности и оценил обстановку. Нет, бежать поздно. До здания, за которым можно благополучно скрыться, вдвое дальше, чем Эмилии до него. Надо думать о жертвоприношении.

Вездесущая Фортуна пожалела Тайменева, распорядилась по-своему. Перед набиравшей скорость Эмилией с приветственно поднятой над головой левой рукой, посылавшей воздушные поцелуи правой, перед этой человеко-машиной атакующей симпатии внезапно возникло живое препятствие в образе невысокого островитянина в европейской одежде нейтрального серого цвета. Тайменев не успел увидеть его лица, но заметил вначале ошеломлённый, а затем заинтересованный взгляд Эмилии. Достаточно было ей опустить глаза на серый костюм, как Тайменев бросился вправо с мощёной дорожки и, стараясь не сбить кого-нибудь по пути, скрылся за круглой стеной культурного центра, оклеенной в промежутках между окнами афишами и рекламными листами.

Обретя безопасность, посочувствовал аборигену, остановившему Эмилию в полёте, чем бы тот ни руководствовался в спасительном для Николая порыве. Он благодарен ему, да и зауважал: ещё бы, вот так просто, без предварительной подготовки, остановить Эмилию представлялось невозможным. Интересно, зачем она понадобилась обладателю серого костюма и что он такое сказал, что смог мгновенно переключить внимание? Сейчас она, конечно, вернула инициативу и, разочарованная неудавшимся покушением на Николая, все свои силы и средства бросила на невольно сыгравшего роль камикадзе островитянина. Подбегая к своей палатке, Тайменев на уровне слуховой галлюцинации слышал голос Эмилии, обращённый к новому объекту её неиссякаемого интереса к жизни.

Утро седьмого дня на земле Рапа-Нуи открылось привычными словами Франсуа Марэна. Складывался своеобразный утренний ритуал.

– Василич! – «ич» звучало особенно мягко, по-кошачьи, – Расейский! Коман са ва?

Расейский Василич улыбаясь пробормотал, что здоровье в порядке, спасибо зарядке. Он знал: если утро начинается с таких слов Франсуа, день пройдёт удачно.

– Вижу, бьян! По твоему факирскому распорядку через полчаса надо изображать тигра или змею, – тут Марэн зарычал и оскалился, – По этому поводу замечу: ты, Василич, мазохист. Да! У меня слёзы на глазах от твоего самоистязательства. Пожалей себя. И меня, своего единственного друга. И попробуй недельку пожить по-людски. Бьян? А, Василич? Да ты посмотри на себя! На твоём стройном скелете навешано столько лишних мышц, что скоро он не выдержит и рассыплется на отдельные ценные мощи.

Критическая многословность Франсуа означала, что ему сегодня особенно тяжело. Пунцовые губы и воспалённые глаза подтверждали это. Ему бы поспать часов десять. Но Франсуа никогда не пользовался сном для приведения организма в порядок, считая, что покой размягчает и ослабляет. Судьба успела внедрить в организм Марэна несколько довольно серьёзных хронических патологий, и подобное отношение Тайменев считал геройским. Чего он не понимал, так парадокса: «геройская» позиция приносила положительные плоды, Франсуа избегал кризисных обострений и не думал о врачах.