Принцип Рудры - страница 8

После неприветливых, неприступных берегов долина Королей явилась ласковой тёплой жемчужиной, вдруг мягко высветившейся среди дешёвого стеклянного крошева. Предвкушение многодневного отдыха на твёрдой земле, нежданно столь красивой, да к тому же скрывающей за зеленью и камнем тысячелетние тайны, поднимало тонус, придавало жизни значительность и смысл. А дыхание смысла, сколь издалека оно ни доносится, помогает человеку поднять голову, посмотреть выше, дальше, раздвинуть сектор личного бытия. Возможно, в том отличие человека от животного.

Пересадка на яхту, высадка на причал, первые шаги по каменистой почве, – всё шло как в цветном завораживающем сне. Тайменев чувствовал себя как-то неуверенно: то ли запоздало подействовал виски, то ли забарахлили нейронные сети, ответственные за действие механизма непосредственного восприятия. Потрясшее перед высадкой озарение он воспринял как проявление излишней впечатлительности, итог чрезмерного увлечения литературой и постарался забыть.

Вокруг шумела ярмарка человеческих лиц, слов, движений, запахов, вызывая непривычное и потому пугающее раздражение. Земля под ногами качалась палубой, приходилось широко расставлять ноги. Вроде бы не пьёшь и не куришь, а вот на тебе, делаешься слабее слабого, подумал Тайменев, пытаясь справиться с неуверенностью.

С трудом вырвавшись из толпы, в которой смешались две культуры, две цивилизации, он немного пришёл в себя. Бывшие пассажиры, направляемые гортанными криками и жестами аборигенов, послушно двигались в сторону флагштока, ориентира номер один для жаждущего острых ощущений человеческого стада. Шум, веселье…

Словно гадкий утёнок, отличаясь от всех даже цветом кожи, Николай оторвался от массы довольных собою хозяев и гостей, прошёл за линию торговых палаток и сел на тёплый песок, бросив рядом походно-спортивную сумку. Что-то с ним на этой земле не так. Новый вид аллергии, непереносимость одного-единственного на планете острова? Поднялась злость на себя за непохожесть на других, за ненормальность, за проявление слабости нервной и физической. Где здесь причина, а где следствие? Стоит ли безупречно владеть стилем Дракона, иметь силу и выносливость, реакцию и подвижность много выше среднего уровня, чтобы в такую вот минуту стать нежнее ребёнка? Ругая себя, он в то же время понимал напрасность самоосуждения. У каждого свои особенности, это так естественно. Люди делаются не на конвейере. Машины, и те имеют свой характер.

А для него переход из одного состояния в другое, из освоенных условий в незнакомые, всегда проходит мучительно, со страданием. Хорошо хоть протекает быстро, волной, как и накатывает. И крепко забывается до следующего раза.

Комариный звон в ушах рассеялся, когда подошёл Франсуа.

– Ты что, Василич? Всё тре бьян? Или как?

С трудом выталкивая слова, Тайменев ответил, что «всё бьян» и попросил позаботиться о его размещении, сославшись на необходимость побыть часок одному.

Выслушав его, Франсуа предложил:

– О кей! Если не возражаешь, мы сохраним статус-кво совместного существования? Или ты предпочитаешь соседство Эмилии?

Он хохотнул, махнул успокаивающе рукой и резво двинулся на шум невидимой за палаточным рядом толпы.

После ухода Марэна Тайменев обнаружил рядом с сумкой бутылку кока-колы и благодарно улыбнулся. Всё-таки Франсуа молодец, стал понимать товарища без слов. Отпив разом половину, Николай ощутил возвращение сил и энергии. «Не выносишь ты, уважаемый Василич, суматохи человеческих скоплений. Камерный ты субъект. А болезненная реакция, – просто работа подсознания, стремящегося изолировать тебя от нежеланного. Скрытое симулянтство…»

Он с усилием поднялся и побрёл вдоль берега в сторону от долины Королей. Остро захотелось одиночества, не искусственного, комнатного, а настоящего, первобытного, наедине с миром и собой. Качка прошла, земля обрела привычную устойчивость. В тело проникла лёгкая невесомость, и будто чуть уменьшился вес тела. Но ещё не ушла зыбкость восприятия, в которой рано говорить себе с твёрдой определённостью, в яви ты или во сне, и нет способа определить истину. Это не от слабости уже, а от избытка впечатлительности.