Природа сенсаций - страница 19
— Кто это был-то? — спросил я. — Мужик или женщина?
— Может, даже и не человек, — ответил Фил.
И все. Теперь, когда знахари зазывают к себе на каждом углу, целители есть на всякой уважающей себя станции метро и на любом перекрестке, даже в таких микрорайонах, как Отвальное и Заблудное, горят костры шаманов, и все они готовы не то что печень увидеть, а рублей за тридцать-сорок мозг из вас извлечь и раскатать его тут же на прилавке скалкой, как тесто, — я часто невольно думаю: «Где же Филипп Шашкин?»
Он сказал тогда:
— Не человек.
Что же подразумевал он?
В те времена было принято жить как бы в ожидании каких-то известий. И постыдная дремота, от которой уж не избавиться, именно тогда прилипла к нам.
Мы находились тогда в возрасте приблизительно двадцати двух лет.
В упомянутую квартирку меня пригласили, чтоб я почитал свои абсурдистские рассказы. Я был молод, легковерен, писал о каких-то крабах, ползущих по красным звездам, и был влюблен в девушку типа «гремучая смесь». Мне все казалось мелочью сравнительно с событиями моей жизни. Из-за этого я не заметил, что век кончился, хотя чисто календарно он длится до сих пор.
МОЩЬ МОТОРОВ
1. Случай в Кривом переулке
Стояла осень. Однажды вечером по глухому и тесному, неспроста именовавшемуся Кривым переулку шли двое влюбленных: Ираида Васильевна Сомова и Анатолий Петрович Забродин.
Тротуары были после оттепели полностью залиты слякотью, голубые блики фонарей отражались в ней. Звезды на небе отсутствовали. Автобусов здесь не водилось, машин было мало, и те проскальзывали как-то торопливо и стыдясь то ли себя самих, то ли окружающего мира.
— Гляди, сколько окон, — говорил Анатолий Петрович, — и в каждом сидит лампа, а под лампой человек. Я берусь угадать! Я уверен, например, что в том вот, с сиреневым абажуром, живут приличные люди, а за тем, с плотными шторами, — люди ограниченные, ничего не умеющие, кроме как смотреть телевизор. Так и вижу их, преждевременно обрюзгших, пахнущих луком, и раковина на кухне у них завалена картофельными очистками…
Ираида Васильевна слышала все это много-много раз, но сейчас не поленилась поднять голову и осмотреть окно, упомянутое ее возлюбленным.
Но увидела она там что-то, заставившее ее возразить:
— Может быть, ты и не прав. Смотри — аквариум, зеленый свет, водоросли, пузырьки бегут… Так, в сущности, хорошо!
— Вздор! — высокомерно сказал Анатолий Петрович. — Уверен: там убогая мещанская квартирка.
— Легко говорить, когда нельзя проверить, — заметила Ираида Васильевна несколько обиженно.
— Почему нельзя? Пойдем и проверим. Это абсолютно легко.
— Ну да! Под каким же ты предлогом туда войдешь? Если бы днем, еще ладно — ты бы сказал: «Водопроводчик, проверка бачков…»
— Так я никогда бы не сказал! — громко сказал Анатолий Петрович.
— А как же?
— Я сказал бы, например: «Телевидение». Сказал бы, что я режиссер и ищу натуру.
— Какую натуру?
— Обнаженную. Широкую. Для съемок многосерийного фильма «Убийство лысого в подвале». Или «Мертвые не потеют».
— Тебе не поверили бы, еще и выгнали бы взашей.
— Почему?
— У тебя не режиссерский вид, Толя.
— Я накинул бы широкий шарф и закурил трубку.
— У тебя есть широкий шарф? Мне как раз нужен, к синему пальто.
— У меня нет. Я бы купил.
— Где?
— В галантерейном магазине.
— Там нет, я заходила.
— Неважно.
— Важно. Ты просто боишься идти, вот и отговариваешься.
— Я не боюсь. И иду.
— Стой! А что ты скажешь?
— Спрошу: «Здесь живут супруги Сапоговы?»
— Это ерунда. Нет, все не так: я сама пойду, — решила вдруг Ираида Васильевна. — Я пойду и спрошу: «Не заходил ли к вам только что Анатолий Петрович Забродин?» И если там такие люди, как я думаю, меня примут ласково, а если как ты думаешь, скажут мрачно: «Нет!»
Анатолий Петрович не нашел что ответить, а Ираида Васильевна вычислила, в которую квартиру ей идти, пробормотала:
— Жди меня тут, — взмахнула рукой, пересекла переулок и скрылась в подъезде.
Анатолий Петрович ждал, прислонившись к дереву и периодически поглядывая в окно.
Вот прошло пять минут и десять. Ираида Васильевна не возвращалась.
Анатолий Петрович начал замерзать, и к тому же он испытывал что-то вроде ужаса, все более нараставшего.