Природа сенсаций - страница 7
— И что? Это сейчас… — говорил гость, плотный человек в мягкой теннисной рубашечке, с толстыми приятными усами. — Это сейчас, летом, когда все женщины красивы, вообще полуобнажены, она, конечно, представляется тебе… А ты бы глядел зимой-то, зимой! Во времена белых кож, двойных штанов, всяких хронических бронхитов. Ведь у нее же эти штуки к вискам…
— Какие штуки? Что ты? — перебил хозяин.
— Ну, штуки, складки эти, стрелки. Морщится когда она и смеется — видно.
— Так что же? Это у всех.
— Но не должно этого быть. Не должно. Ты паспорт ее смотрел?
— Нет… вроде бы. Зачем бы мне?
— Как можно! Ты даже не знаешь, так ли ее зовут, как она объявила. Столько ли ей лет. Такова ли ее прописка…
— Я доверяю, — сказал хозяин, уже начиная грустить.
— Да! — закричал гость. — Ты доверяешь. Но она не доверяет тебе, раз не показала паспорт! И не спросила твой? Сознайся? Ведь нет?
— Нет.
— Ты безалаберен. Она безалаберна. Нет! Нет! Прошу, порви с нею. Ради блага вас двоих, ради твоего и ее будущего счастья!
И с этими словами гость взял чашку, налил в нее квасу, поднес ко рту и уж совсем было глотнул, как вдруг взял и брызнул на хозяина — на манер, знаете, тот, каким смачивают белье во время глаженья. То есть гость окутал голову и плечи хозяина квасным облаком.
Тут штора, заметив происходящее, бросилась в комнату и накрыла наконец собеседников.
СВАДЬБА
Она звала его, сидя на подоконнике.
Она звала его так:
— Милый! Милый!..
Он вспоминал: дачи, дома, метафизику мест. Он рассматривал возможные цветы на подоконниках: герань?
Он никак не мог воплотиться.
Она проводила дни в стирке, в очистке полов, ковров, паласов.
Его видели: он метался по городу.
О нем говорили знакомые:
— Ищет деньги.
— Деньги? — отвечал он сам вопросом на прямой вопрос. — Что они мне?
«А так? Разве я недостоин ее?» — записал он однажды ночью на целом чистом, новом листе. Он проснулся, нашарил кнопку, включил лампу. Нанесенные на бумагу слова снизились, стали более плоскими.
Она вдруг застеснялась своего тела: «Плохо, медленно ходит во мне кровь».
Утром, встав, запрокидывала подбородок, золотые волосы сыпались по спине. Так тянула мышцы, усиливала сухожилия. Достичь желала дивной осанки.
Они опознали друг друга в армянском кафе на бульваре. В этом помещении было пусто, один бармен наблюдал их. Он думал: «Как звезда с звездою…»
Первая их ночь случилась в холодной квартире ее отца, в Ясеневе. За ней последовали другие.
Однажды она спросила:
— Зачем ты унижаешь меня? Ведь тебе со мной жить.
— Что ты?
— Кончай в меня!
Быстрыми черными глазами он посмотрел на нее. Да!
Теперь она привыкла и не стеснялась его: легко называла грубыми именами части тела, употребляла глаголы «поссать», «посрать». В этом чудился ему тревожный шарм.
Он наоборот, стал молчаливей, как-то засушил свою речь. «Да. Нет. Безусловно» — вот и все. Зачастил в церковь. А был крещен бабкой в одна тысяча девятьсот пятьдесят шестом году.
В церкви свечи колебались.
Исповедовал его отец Максим.
— Грешен в прелюбодеянии…
— Ныне отпущаеши!
Причастился. Церковное вино, показалось, хмелило.
— В церкви нет свободы, — сказала она.
— А зачем она мне?
— Ромочка, ты что?!
— Будем петь, веселиться? — спросил он.
— Что ты так грустишь?
Он не любил, когда допытывались о внутреннем. Лезли, считал, в мозг и в душу зря. Потому молчал.
И вот, настала пора молодой зрелости. Окончен институт. Ей двадцать пять, ему под тридцать. Русское общество пристукнуто, убито. Многие мечтают эмигрировать.
Он слышит: «Надо культурно строить свою жизнь!» — и не понимает, о чем идет речь. Он силится заглянуть в будущее. Дело опасное: ведь неизвестно, сколько проживешь. Он начинает щупать: через пять лет, через десять. Пятнадцать, двадцать. Все видит себя. Резко пробует: пятьдесят. И различает: да, старичок такой, идет по вертолетному полю. Он, что ли, вдовец? Нет, и она тут. Тогда возвращается в текущую реальность.
Он успокоен.
Некоторое еще самонаблюдение, и он говорит:
— Раз так, соединимся.
Она рада выйти из подобия анабиоза, куда погрузилась, чтоб дождаться его решения. «Ведь мне было важно не давить. Не сломать его, — припоминает она. — Он сошел в мою жизнь легко, как созревший плод. Я только вначале тихонько звала с подоконника».